Игорь Золотусский - По следам Гоголя

Площадь эта была известна тем, что здесь дважды в году — на маслянице и на пасхальной неделе — устраивались гулянья и воздвигались балаганы. Зимою здесь происходило также катание с ледяных гор. В одной из записей Поприщина есть такие слова: «После обеда ходил под горы. Ничего поучительного не мог извлечь». Бывали здесь и развлечения другого рода: качели, карусели, диковинные шатры, в которых фокусники показывали разные штуки, выступали дрессированные обезьяны и другие животные. Иногда в этих веселиях принимали участие даже великие князья. Осип в «Ревизоре» тоже вспоминает адмиралтейские гулянья и вздыхает о беспечной петербургской жизни: «...Житье в Питере лучше всего. Деньги бы только были, а жизнь тонкая и политичная: кеатры, собаки тебе танцуют и все, что хочешь». Танцующие собаки — это собаки адмиралтейских балаганов, пользующихся большим спросом у простого народа. Вход туда стоил копейки.

Гоголевский Петербург — это и Щукин рынок, где Чартков покупает злосчастный портрет, и Васильевский остров, и Ревельский трактир, где приютился капитан Копейкин, и Дворцовая набережная, где стоит дом министра, к которому Копейкин обращается за прошением, и перевоз на Неве, и огород на Выборгской стороне, которым владеет Агафья Тихоновна («Женитьба»), и купеческие палаты, и кабинет делового человека, и лакейская, и сени театра. Это и приемная «значительного лица», и Калинкин мост, возле которого бродит мертвец, сдирающий с генералов шинели, и пятнадцатая линия Васильевского острова, и Коломна.

Краски Петербурга у Гоголя по преимуществу серы, однотонны, изредка мелькнет на фоне общего тусклого цвета какое-нибудь яркое пятно: красные рубахи гребцов на Неве, которые видит Пискарев, или плащ незнакомки на Невском. Цвет пепельно-серый, иногда палевый (когда робкое северное солнце коснется потекших стен домов), он не радует Гоголя, гасит в нем радостный дух, дух сына юга, привыкшего к буйству и разнообразию малороссийской палитры. Сравните цвета «Вечеров на хуторе близ Диканьки» с гаммою петербургских повестей: там (в «Вечерах») оргия красок, здесь — их бедность, выморочность, притушенность. Вот кусок Петербурга из отрывка «Дождь был продолжительный»: «Ни одной полосы света; ни в одном месте нигде не разрывалось серое покрывало. Движущаяся сеть дождя задернула почти совершенно все, что прежде видел глаз, и только одни передние домы мелькали будто сквозь тонкий газ. Тускло мелькала вывеска над вывеской, еще тусклее над ними балкон, выше его еще этаж, наконец, крыша готова была потеряться в дождевом тумане, и только мокрый блеск ее отличал ее немного от воздуха; вода урчала с труб...» А вот характеристика народа, живущего в Коломне: «...тот разряд людей, который можно назвать одним словом: пепельных людей, которые со своим платьем, лицом, волосами, глазами имеют какую-то мутную пепельную наружность, как день, когда нет на небе ни бури, ни солнца, и бывает просто ни се, ни то: сеется туман и отнимает всякую резкость у предметов».

Но именно эту-то резкость и любил более всего в предмете Гоголь. Он любил, когда предмет очерчен со всех сторон, объемен — объемен в окружении воздуха, света, воздухом и светом лепленный, обтекаемый, обозначенный. Гоголевские украинские пейзажи врезываются в память как отлитые, литые, в них все видно, при раздолье, огромном охвате пространства каждая подробность, часть пейзажа как будто впечатана, им сопутствует ясное небо юга. Разве что в финале «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» серый цвет ложится на поля — но то осень, грязь на дорогах, мертвая зелень на полях. По большей части в малороссийских повестях Гоголя светит солнце, а если речь идет о ночи, то в описаниях ее нет ущербности, есть полнота тайны, полнота мрака, если можно так сказать, контрастирующего с резким светом месяца или луны.

Петербург не радовал Гоголя. Он мерз в нем в своей продуваемой ветрами с Невы шинели, задыхался летом, когда вся аристократия выезжала на дачи, а бедный чиновник должен был коротать лето в каменной клетке, раскаляющейся в июльском зное, зной этот был тяжел от накопившейся влаги, поднимавшейся с болот и с моря. Гоголь бежал из Петербурга в 1832 и 1835 годах домой, в Васильевку, а в 1835 году задержался на летних вакациях настолько, что, когда вернулся в Патриотический институт (в ноябре), его едва приняли на старое место.

Снимал он комнатку на дачах в Стрельне и на Поклонной горе.

В 1836 году Гоголь покинул Петербург и уехал за границу. Петербург, как ему казалось, не принял его, он — в ответ — не принял Петербурга. «Театральный разъезд» Гоголя — горькое объяснение с петербургской публикой по поводу своей комедии. «Ревизор» был сыгран в Александринском театре (премьера его состоялась 19 апреля 1836 года), но осмеян. «Все против меня, — писал Гоголь, — купцы против меня, чиновники против меня, литераторы против меня». Он был не совсем справедлив в своем отчаянии, но пьесу действительно не поняли. Кроме того, на Гоголя обиделись. Обиделись сословия, которые он выставил в пьесе, его обвинили в отсутствии любви к России, в поношении чиновничества, дворянства и т. д.

ПЕТЕРБУРГ. НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ.

РАЗЪЕЗД ИЗ АЛЕКСАНДРИНСКОГО ТЕАТРА.

ГОГОЛЬ НА РЕПЕТИЦИИ КОМЕДИИ «РЕВИЗОР» В АЛЕКСАНДРИНСКОМ ТЕАТРЕ В ПЕТЕРБУРГЕ. Рисунок П. А. Каратыгина.

Пушкин как-то сказал, что Гоголя в Москве любят больше, чем в Петербурге. И был прав. Москва гораздо радушнее принимала Гоголя, Москва почувствовала в сердцевине его смеха сострадание к русскому человеку. Гоголя в Москве любили именно потому, что в нем слышали любовь к России. Петербург, за исключением «Современника» и окружения Пушкина, считал, что Гоголь поносит Россию.

Кажется, ему было грех жаловаться на критику, на непризнание, но все же понимания публики, которого он добивался и с молодым максимализмом хотел иметь сейчас же, он не получил. Это и послужило одной из причин бегства.

К тому же и журнальная деятельность Гоголя в «Современнике» не удалась. Первая же его статья — статья «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 годах» — принесла ему и журналу немало огорчений. Пушкин должен был даже поправлять эту бестактность Гоголя (высмеявшего всю русскую прессу), не называя его по имени.

«Петербург, снега, подлецы, департамент, все это, кажется, мне снилось», — напишет Гоголь о Петербурге из-за границы.