Курт Рисс - Геббельс. Адвокат дьявола

Геббельс был вне себя от возмущения и ярости. Он заявил, что в дальнейшем не хочет иметь ничего общего с этой затеей. Один из его сотрудников, некто Шварц ван Берк, предложил назвать оружие «Фау-1», следующее – «Фау-2» и так далее. V – «фау» – начальная буква в слове Vergeltung, то есть «возмездие». В то же время она противопоставлялась известному английскому V от слова Victory, то есть «победа». Через несколько дней Геббельс походя заметил: «Фюрер согласился на мое предложение назвать новое оружие «Фау-1».

Во всяком случае, для Геббельса это было слабым утешением. Он обещал появление нового оружия, когда еще никто не верил в его существование. Теперь люди поняли, что он говорил правду. Однако он отчетливо понимал, что оно появилось слишком поздно. И хуже всего было то, что пропагандистский эффект от угрозы применения чудо-оружия уже остыл.

В то время как верховное командование Германии с напряжением ждало сообщений о результатах применения нового оружия, Геббельса гораздо больше интересовало впечатление, произведенное его статьями. Он изнывал от желания узнать комментарии иностранной прессы.

После трансляции по радио его очередной статьи он впадал в состояние невероятного напряжения, ему не терпелось найти хоть слово отклика на статью, и он торопливо и возбужденно просматривал груды газет. Не найдя ничего, он посылал срочную телеграмму в Стокгольм или Лиссабон: «Где отклики на статью «Рейха»?» Оскорбительные выпады не задевали Геббельса. Он читал их с таким же живым интересом, как и все остальное, порой он даже испытывал удовлетворение. Он замечал, что полные неприкрытой ненависти комментарии русских, по сути, более объективны, чем отклики Ассошиейтед Пресс или Юнайтед Пресс. Если же о нем не говорилось ни слова, он становился раздражительным и мрачным. Для него не было ничего более унизительного, чем гробовое молчание по поводу его статей.

Через несколько дней после первого обстрела Англии «Фау-1» Геббельс принимал у себя в кабинете незадачливого автора повести «Самоубийство Европы». Этот литератор, некий доктор М. Бохов, оправдывался тем, что он не может отвечать за союзников, вторгшихся в Европу еще до того, как он закончил свое творение. Он говорил, что книга, фактически, готова, но кто-то из сотрудников министерства пропаганды предложил внести некоторую правку, а в результате рукопись надолго задержалась в одном из отделов. И он настойчиво уверял Геббельса, что заминка с публикацией произошла не по его вине.

Министр пропаганды нетерпеливо слушал многословные извинения автора и наконец прервал его монолог. Геббельс сказал, что рукопись будет несложно исправить, но теперь основной акцент следовало сделать не на возможном вторжении союзников, что стало уже свершившимся фактом, а как можно более ярко и выразительно представить народам Германии, Европы и всего мира его ужасающие последствия. Геббельс предложил следующий сюжет: Сталин с триумфом входит в Германию. Происходит стремительная большевизация Европы. Америка и Англия пытаются сопротивляться, но тщетно, Британия превращается в страну с коммунистическим режимом. Во время беседы в Москве Сталин раскрывает Черчиллю свой замысел, а когда Британия становится одной из союзных советских республик, Черчилля поражает удар, и он умирает. А тем временем мир в ужасе и недоумении вопрошает себя: «Разве этого мы хотели?»

Выслушав пожелания Геббельса, доктор Бохов тут же бросился переделывать свою книгу, чтобы она была готова к нужному времени. В тот период статьи самого Геббельса писались в целом по тому же рецепту. Он повторял на все лады, что, если вторжение союзников увенчается успехом, победят не западные государства, а Сталин. Германии оставалось лишь одно средство: перейти к ведению тотальной войны.

«Победа наших противников принесет не мир, а бесконечные страдания и все возрастающее обнищание не только народам Европы, но и народам всего земного шара… Человеческое существование потеряет смысл, а жизнь превратится в адские мучения», – писал он 16 июля 1944 года. Спустя четыре дня произошло событие, которое помогло ему больше, чем все его статьи и речи, вместе взятые, и приблизило к давней цели – к введению тотальной мобилизации.

Утром 20 июля 1944 года полковник Клаус Шенк фон Штауфенберг прибыл в ставку Гитлера, расположенную неподалеку от городка Растенбург в Восточной Пруссии. В его портфеле лежала бомба замедленного действия. Портфель он поставил на пол под столом в деревянном коттедже, где в тот день должно было проходить очередное совещание по военному положению. На совещание ждали Гитлера, фельдмаршала Кейтеля и других видных военных и политических деятелей рейха. Штауфенберг под благовидным предлогом покинул помещение, а вскоре произошел взрыв, разрушивший дом. Несколько человек были убиты, другие получили ранения, а сам Гитлер, как это ни поразительно, отделался лишь царапинами и смертельным испугом.

Штауфенберг слышал взрыв бомбы и заключил, что Гитлер погиб. Он поспешил к ожидавшему его самолету и вернулся в Берлин, где его ждали участники заговора против Гитлера, среди которых были как военные, так и гражданские лица.

Около часу дня Геббельс получил очень короткое и очень невразумительное сообщение из ставки фюрера, что там произошел взрыв. Он запросил подробные разъяснения, но ответа не получил. Ему оставалось только запастись терпением и ждать дальнейших известий, но с каждой минутой он все больше и больше тревожился. Во время обеда его помощники, которые ни о чем не догадывались, заметили его смертельную бледность и необыкновенную рассеянность. Геббельс все еще не знал, что произошло покушение на жизнь Гитлера [109] Из дневника Рудольфа Земмлера. (Примеч. авт.) .

Штаб-квартира заговорщиков находилась в Главном управлении рейхсвера на Бендлерштрассе. Там все пребывали в уверенности, что покушение удалось и Гитлер погиб, и готовились приступить к дальнейшим действиям, намеченным задолго до того дня. Войска под командованием генерала Эрвина фон Вицлебена, также участвовавшего в заговоре, направились в Берлин и кордоном окружили правительственный квартал, намереваясь в течение дня занять все учреждения. Предполагалось арестовать все ближайшее окружение Гитлера, в том числе и самого Геббельса. В общем смятении никто не догадался прервать телефонное и телеграфное сообщение.

Волею судьбы в тот час некий лейтенант Хаген, так называемый politischer Fuhrangsoffizier, то есть офицер идеологического отдела вермахта, пришел в полк берлинской охраны читать лекцию. Ему стало известно, что Гитлер якобы погиб, что объявлена тревога и что полку приказано занять район правительственных учреждений. У Хагена зародились смутные подозрения, а поскольку до призыва в армию он работал в министерстве пропаганды, он решил позвонить в резиденцию Геббельса и узнать, соответствуют ли слухи действительности. Все еще находившийся дома Геббельс не хотел подходить к телефону и отказывался разговаривать с неизвестным ему доктором Хагеном. Наконец, уступая его настойчивости, он взял трубку, выслушал взволнованный, сбивчивый рассказ, тотчас же увидел в нем прямую связь с известием о взрыве и приказал Хагену немедленно явиться к нему.