Григорий Бонгард-Левин - Индия в древности

Наравне с представлением о преобладающей роли воды — первоосновы всего сущего — встречается и известная ведийская концепция о зарождении вселенной из некоего не-расчлененного целого. «Шатапатха-брахмана» называет его «не-сущим»: «Поистине не-сущим было вначале [все] это. Поэтому и спрашивают: „Чем было это не-сущее?“» (VI.1.1.1).

Далее становится заметной одна типичная для ведийского мировоззрения в целом черта: стремление отождествить природные явления с процессами, регулирующими жизнь человека. Первостихией бытия объявляются различные формы дыхания (праны), обеспечивающие жизнедеятельность и человека и природы.

Во взглядах индийцев эпохи араньяк на человека был и еще один существенный момент. «Айтарея-араньяка» провозглашает, что он — «сочетание речи и дыхания, кои суть жертвоприношение» (II.36.3). Данное положение конкретизируется в том же тексте. Природа и человек ассоциируются (и отчасти даже отождествляются) с третьим началом, которому тоже приписывается космическое значение, — с жертвенной практикой. Ритуал как бы поставлен над всеми обычными действиями, он имитирует процессы природы и одновременно обусловливает их. Взгляд на жертвоприношение как на сакральный акт, моделирующий космос, оказался в древней Индии необычайно стойким.

Наряду с попытками осмыслить мир и его «законы» в контексте мифотворчества обнаруживаются и первые попытки абстрактно-понятийного объяснения мира. Согласно важнейшему положению, зафиксированному в упанишадах, всякая индивидуальная душа (Атман) тождественна Абсолюту — Брахману [703] Приведем отрывок беседы учителя с учеником: «Принеси сюда плод ньягродхи. — Вот он, почтенный. — Разломи его. — Он разломан, почтенный. — Что ты видишь в нем? — Эти маленькие семена, почтенный. — Разломи же одно из них. — Оно разломано, почтенный. — Что ты видишь в нем? — Ничего, почтенный. И он сказал ему: „Поистине, дорогой, вот — тонкая сущность, которую ты не воспринимаешь; поистине, дорогой, благодаря этой тонкой сущности существует эта большая ньягродха. Верь этому, дорогой. И эта тонкая сущность — основа всего существующего. То — действительное, То — Атман. Ты — одно с Тем (tat tvam asi)“» (Чх. — уп. III.3). , наполняющему собой весь живой мир [704] Мунд. — уп. I.1.6–7; Майт. — уп. V.1; Иша-уп. 8. , Атман нередко даже терминологически совпадает с ним [705] Бр. — уп. II.5; IV.4 и сл.; Чх. — уп. VIII.10.1. . И вместе с тем понятие «Брахман» сосуществовало с идеей персонифицированного божества — Брахмы [706] Имя это впервые встречается уже в «Ригведе» как эпитет Брихаспати (X.141.3), чаще он фигурирует в «Атхарваведе» (X.2; X.7; X.8). В брахманах (например Шат. — бр. XI.2.3.1–4) и упанишадах (Бр. — уп. II.6; VI.5; Чх. — уп. III.10.11; VIII.15) представление об этом боге выглядит уже оформившимся. . Образ этого бога слился с ведийским Праджапати. И ныне в индуизме Брахма чтится как одно из высших божеств, как бог-творец, по в основном в «богословии»: культ его, не имевший корней в племенных верованиях, не получил широкого распространения.

Сложные религиозно-философские построения, встречающиеся в поздней ведийской литературе, свидетельствуют и о стремлении привести в систему более древние верования. Их разработка способствовала возникновению новых мировоззренческих установок. В упанишадах особую роль играет учение о знании (джняна), по это не рациональное положительное знание, приобретенное в результате научных изысканий и опыта, а особое мистическое знание (видья), достигаемое медитативной практикой. Здесь отражены также поиски нового эсхатологического идеала. Достижение рая (царства богов) иногда признавалось уже недостаточным, поскольку оно не спасает от сансары. Конечная цель, к которой должен стремиться каждый истинно разумный, — «освобождение» (мокша) от сансары, «освобождение» души, т. е. избавление от новых рождений, а значит, и смертей. Это стало мыслиться как осознание своего глубинного единства с Брахманом — достижение «мира Брахмы» (брахмалока) [707] Позднее стал рассматриваться и как отдел рая — «мир бога Брахмы». , после чего новые возрождения станут уже невозможными [708] Чх. — уп. IV.15.5; VIII.15 и сл. . Но такую цель нельзя достигнуть с помощью обычных ритуальных средств: нужны особые усилия духовного по-знания.

Весьма разнообразен в упанишадах и «философский» материал [709] Научная литература по упанишадам огромна; укажем лишь на некоторые сводные работы: A.B.Keith. Religion and Philosophy of the Veda and Upanishads; P.Deussen. Die Philosophie des Upanishaden. Lpz., 1920; S. Radhakrishnan. The Philosophy of the Upanishads. L., 1955; W.Ruben. Die Philosophen der Upanishaden. Bern, 1947; F.Edgertоn. The Beginnings of Indian Philosophy. Cambridge, 1965; E.D.Ranade. Constructive Survey of Upanishadic Philosophy. Poona, 1926. — попытка осмысления психофизической структуры индивида и поиски соотношений между элементами тела человека и материальными началами космоса (ср. древнегреческие учения о «стихиях» мира). Конечно, употребляя термин «философия» для характеристики поздневедийского мировосприятия, мы понимаем условность этого определения. Воззрения мудрецов упанишад на микро- и макрокосмос еще не формализуются в строго категориальную систему, авторы текстов не ставили своей задачей критическое осмысление самих источников познания, не были разработаны и основы полемической «диалектики». Вместе с тем здесь уже поднимаются вопросы, которые, употребляя современную терминологию, можно характеризовать как различение субстанции и атрибута, сущности и явления. Так, упоминаемый еще в брахманах мудрец Уддалака сообщает: «По одному комку глины узнается все сделанное из глины, [ибо всякое] видоизменение — лишь имя, основанное на словах, действительное же — глина; то же можно сказать и о вещах, сделанных, например, из железа или золота» (Чх. — уп. VI.1.4–6). Он обращается к известному ригведийскому космогоническому мифу (X.129), предлагая самостоятельное толкование его, — отбрасывает идею изначального состояния, независимого от бытия и не-бытия, и представление о происхождении первого из небытия. «Как же… могло это быть? Как из не-сущего родилось сущее? — спрашивает мудрец. — Нет, вначале… [все] это было Сущим, одним, без второго» (VI.2.2). Затем он рисует картину становления мира, где один элемент возникает из другого.

Учение Уддалаки исключает участие богов и сверхъестественных сил в процессе миросоздания: сама природа выступает творящей силой, из которой рождаются прочие формы жизни. Жар — источник воды, вода производит пищу (речь идет, вероятно, о твердом веществе вообще). Из различных сочетаний жара, воды и пищи возникают все виды живых существ. «И где еще мог бы быть его [тела] корень, как не в пище? — говорит он в беседе с сыном. — И также, дорогой, если пища — росток, ищи корень в воде. Если вода — росток, дорогой, ищи корень в жаре. Если жар — росток, дорогой, ищи корень в Сущем. Все эти творения, дорогой, имеют корень в Сущем, прибежище в Сущем, опору в Сущем» (VI.8.4). Настойчиво проводится мысль о конкретно-материальной первооснове всех функций тела и психических процессов. Не только кости, мускулы, кровь, но и сознание — продукт трех элементов, образующих мир. Если лишить тело пищи, психические процессы также приостанавливаются.