Алексей Тепляков - Опричники Сталина

Признания в антисоветской заговорщицкой деятельности вымогались угрозами, непрерывными многосуточными допросами, содержанием на голодном пайке (200–300 граммов хлеба в сутки) в холодных камерах и прямыми избиениями. Такая ситуация отмечалась повсеместно: специальный приказ союзного ОГПУ от 27 июля 1932 г. «Ко всем чекистам» говорил о наказании некоторых оперработников за издевательства над заключёнными. Но демонстративность такого рода наказаний хорошо известна из советской практики — под суд отдавали лишь тех оперативников, которые не могли скрыть факты применения пыток.

Преемственность отношения к арестантам у работников ВЧК-ОГПУ-НКВД не вызывает сомнения. В течение всех 1920-х гг. избиения подследственных также были нормой. Архивно-следственные дела начального периода коллективизации нагляднейшим образом свидетельствуют о массовых избиениях и пытках арестованных крестьян. А показания схваченных по делу о «белогвардейском заговоре» добывались омскими, к примеру, чекистами с помощью психологического шантажа, обмана (за подпись под протоколом обещали маленький срок и скорое освобождение), а также изощрённых избиений и заполненного водой подвального помещения, где на связанных арестованных бросались спасавшиеся от потопа крысы… [57]

Вот типичный исполнитель истребительных заданий В. Е. Большаков, работавший в СПО Бийского горотдела ОГПУ. В 1933-м он, совсем недавно пришедший в «органы», сфабриковал в Бийске (в рамках всё того же «белогвардейского заговора») дела на 70 чел., из которых шесть было расстреляно, 45 — осуждено на срок от трёх до десяти лет лагерей и 11 — сослано. Большакова вскоре уволили из НКВД в связи с осуждением брата за хищение зерна, а заодно исключили из партии за использование служебного положения и притупление бдительности.

Заверяя начальство в своей полной лояльности, он утверждал, что среди проведённых им дел по «белогвардейскому заговору» было и дело человека, приходившегося ему родственником. Большаков пояснял, что ему было неловко выпячивать этот факт из соображений секретности: «Парторганизация райотдела НКВД хорошо знала, что я лично… арестовал и вёл следствие по… родственнику жены, и я лично проводил дальнейшие операции по этому родственнику; не мог же я везде и всюду кричать, что я-де своего родственника расстрелял».

Ещё один из многих отличившихся при фабрикации алексеевских заговоров — Н. Г. Нефёдов, начальник Алтайского райотдела ОГПУ. По делу «белогвардейского заговора» в 1933 г. он допросил, применяя жестокие избиения, 62 чел., из которых 6 — были расстреляны, 47 — отправлены в лагеря и 9 — сосланы. Участвовал Нефёдов и в расстрелах осуждённых. Барнаульские чекисты избивали арестованных, морили голодом, замораживали (иногда до смерти) в специальной неотапливаемой камере — и в конце концов получали признания в существовании очередной контрреволюционной организации.

Виновные в расстреле 81 человека Яков Пасынков, Василий Большаков, Николай Нефёдов, Мирон Шорр, Михаил Носов, Михаил Самородов, Г. Дюженко (всего 13 оперативников) были в 1957 г. охарактеризованы как «специально подобранные следователи, известные как квалифицированные фальсификаторы», действовавшие с контрреволюционной целью истребления партийно-советского и хозяйственного актива. Президиум Алтайского крайсуда 19 декабря 1957 г., определив, что повстанческой организации под маркой «белогвардейского заговора» не существовало, а осуждённые по этому делу были честными добросовестными тружениками, постановил привлечь следователей по грозной статье 58-7 (вредительство) и направил это решение в краевую прокуратуру для дальнейшего расследования [58]. Но, насколько известно, никто из живых на то время из чёртовой дюжины следователей не был привлечён к какой-либо ответственности.

Борьба с внутрипартийной оппозицией была очень важной стороной чекистской работы. Соответственно, недовольство сталинской политикой внутри партии ОГПУ оформляло в качестве проявлений вездесущего «троцкизма». Например, в 1932 г. были созданы «троцкистские дела» в Томске и Омске. В апреле 1932 г. партийные власти Томска констатировали вскрытие «контрреволюционной троцкистской группировки в городе Томске» из 13 коммунистов (среди них были И. Г. Муранов, П. Н. Рочев, А. Е. Колесников, В. Н. Раков и др.). В числе разоблачённых оказались три члена пленума горкома партии, трое секретарей партколлективов и один секретарь партячейки. В сентябре 1932 г. бывшие коммунисты из Томска и Нарыма во внесудебном порядке были осуждены; попали под удар и некоторые нарымские чекисты, не удосужившиеся разоблачить врага [59]. На этих примерах «предательства генеральной линии» воспитывалась бдительность и непримиримость партийцев.

В 1933–1934 гг. с подачи новосибирских чекистов было сфабриковано дело «Всесоюзного троцкистского центра», базировавшееся в основном на сибирских материалах. Из-за стойкости известных троцкистов в «Центр» удалось ввести только рядовых сторонников Троцкого из числа молодых ссыльных. Чтобы получить солидную цифру «заговорщиков», чекисты разбавили группу из 39 арестованных случайными людьми, не имевшими отношения к оппозиции. Работники 1-го отделения СПО под руководством Попова и Жабрева сфабриковали агентурное дело «Цепочка», использовав провокатора, оговорившего тех, на кого указали чекисты. Обвинения были столь натянутыми, что большинство арестованных отделались небольшими сроками наказания. Троцкистской партийной молодёжи исправно вменялись в вину контакты и поддержка ссыльных лидеров троцкизма — Х. Г. Раковского, Н. И. Муралова, которых, однако, пока не трогали, прилежно собирая многотомные дела агентурного наблюдения [60].

В конце 1932 г. подручные Алексеева сфабриковали дело о сибирском филиале «Союза марксистов-ленинцев», арестовав нескольких работников крайплана из числа переброшенных в провинцию столичных партийцев, обвинённых в своё время в правом уклоне. Сразу после дела московской группы Рютина-Слепкова в Новосибирске предприняли меры по отысканию сторонников этих последовательных критиков сталинской политики. Они оказались под рукой.

Один из вождей группы — А. Н. Слепков — отбывал ссылку на берегах Иртыша в городке Таре, а довольно известный столичный публицист В. В. Кузьмин трудился заведующим сектором крайплана. К ним присоединили ещё троих — К. К. Кацарана (заведующего секцией капитального строительства крайплана), И. В. Юдалевича (замначальника краевого УНХУ) и Г. И. Раевича (заведующего конъюнктурной секцией и секцией сельскохозяйственной статистики крайплана). Внезапная поездка Кузьмина в августе 1932 г. в Москву, вызванная крахом его семейной жизни, в глазах чекистов стала попыткой организации сибирских «рютинцев» по заданию мифического московского центра.