Алексей Тепляков - Опричники Сталина

Новый начальник прихватил с собой считанных казахстанцев (например, В. И. Окруя, назначенного начальником всего лишь Запорожского горотдела НКВД) и на три года обосновался в Днепропетровске, опираясь на местные кадры. Его заместителем был А. В. Сапир, начальниками основных отделов — М. И. Говлич, М. Я. Кларов-Соловейчик, И. М. Красков, А. М. Ратынский. Племянник Миронова запомнил выделенный начальнику облотдела старинный двухэтажный особняк со множеством комнат на втором этаже, туалетами и ванными в каждом крыле, кинозалом и бильярдной [219].

Ситуация в пожираемой голодом Украине напоминала казахстанскую. К марту 1933 г. в плодородной Днепропетровской области, по чекистским данным, 1.700 чел. умерли, а 16 тыс. — опухли от голода. Местные чекисты в разговорах между собой без обиняков (как начальник СПО Говлич и его подчинённые) обвиняли партийное руководство в голоде и хозяйственных неурядицах, задавая себе вопрос, не находивший ответа: «Куда это всё идёт?» [220]

В своей служебной деятельности Миронов руководствовался приказами председателя ГПУ Украины В. А. Балицкого и его заместителя К. М. Карлсона. Среди них попадаются очень характерные документы. Например, Карлсон отмечал, что отделы республиканского ГПУ и местные органы специальными повестками вызывают ответственных работников-коммунистов, руководителей учреждений и предприятий «для получения от них различного рода сведений, а также и для вербовочных целей», причём чекисты осуществляют эти вызовы в «недопустимо грубой форме». Карлсон приказал вызывать в ГПУ ответственных работников для показаний и вербовок только с ведома начальников отделов, чаще практиковать телефонные переговоры, а форму повесток изменить с целью придания ей большей корректности. А в приказе от 29 июля 1934 г. тот же Карлсон с неудовольствием отмечал практику опоры на показания единственного агента при расследовании крупных дел [221].

По приказу всесильного Балицкого чекисты под видом охраны первых лиц в центре и на местах следили за партийно-советским руководством, подслушивали их телефоны и всё интересное докладывали своему наркому. Миронов, конечно, тоже собирал материалы на партийного босса Хатаевича. Днепропетровский чекист пользовался доверием Балицкого, с окружением которого отчаянно резался в карты, подчас специально проигрывая крупные суммы, и от которого, кстати, получил деньги на шикарное празднование свадьбы с Агнессой, на которой гуляло всё чекистское начальство. Отпуск Мироновы проводили в Сочи, Гаграх или Хосте, где располагался санаторий ЦК КП (б) Украины, а летом чекист вывозил семью в Бердянск, на служебную дачу НКВД [222].

Сведения Агнессы о картёжном досуге супруга и тесном общении с одним из заместителей Балицкого (им был З. Б. Кацнельсон) подтверждаются показаниями замначальника Управления пограничной и внутренней охраны НКВД УССР комбрига П. В. Семёнова, который охарактеризовал Зиновия Кацнельсона так: «Хам, картёжник и законченный циник, пьяница… [по кличке] «Зина». Был крепко связан по пьянкам и картёжным делам с [особоуполномоченным Н. Л.] Рубинштейном, [начальником республиканской милиции Н. С.] Бачинским, Мироновым, [начальником УНКВД по Киевской области Н. Д.] Шаровым» [223]. Таким образом, здесь Миронов оказался единственным чекистом из провинции, вошедшим в избранный круг руководящих работников наркомата.

А потом настала осень 1936 г., когда новый нарком внутренних дел Ежов назначил своим замом пограничника М. П. Фриновского, долго служившего на Северном Кавказе. На всех северокавказских чекистов сразу дождём посыпались высокие назначения, причём Миронов получил начальническое место в огромном УНКВД по Западно-Сибирскому краю. Карьера была главным делом его жизни, и в этот момент Сергей Наумович почувствовал, что в его судьбе начинается самая блестящая полоса.

В 1936–1937 гг. эта пара была самой красивой в Новосибирске. Статный широкоплечий военный и его задорная модница-жена несколько месяцев блистали в столице Западно-Сибирского края. Сам могущественный сталинский наместник Роберт Эйхе, подчас заискивал перед Сергеем Мироновым и его молодой женой. И неудивительно — Миронов в разгар террора был не просто начальником краевого НКВД, а чекистом-орденоносцем, пользовавшимся особым доверием Ежова.

Он приехал в Новосибирск с женой, роднёй и доверенной свитой в декабре 1936 г., получив в безраздельное пользование великолепный особняк, в котором когда-то останавливался генерал-губернатор. В доме, как и в Днепропетровске, был даже кинозал. Любопытно, что из Днепропетровска Миронов не привёз никого из заметных сослуживцев, что сильно расходилось с тогдашней общепринятой практикой. Но несколько позже он «выписал» в Новосибирск видных чекистов-северокавказцев.

Первый секретарь крайкома Р. И. Эйхе, кандидат в члены Политбюро ЦК, озабоченный засильем «вредителей» на железной дороге, в сельском хозяйстве и Кузбассе, быстро сошёлся с опытным чекистом. Миронов с первых недель своего пребывания в Новосибирске одну за другой писал докладные «первому», в которых сообщал о раскрытии всё новых и новых заговоров, обстоятельно сообщая, кто из арестованных «капитально передопрошен» и начал давать «правдоподобные показания о методах вредительства», а кто уже «раскис» и в «ближайшие дни прекратит сопротивление». Знаменитого партизана В. П. Шевелева-Лубкова Миронов допрашивал вместе с Эйхе, и тот под давлением секретаря крайкома в итоге признал себя виновным [224]. Миронов оказывал сильное влияние на Эйхе, создавая впечатление о том, что тот окружён вредителями и заговорщиками.

Действительно, «контрреволюционеры» были везде. Очень живой и непосредственной реакцией на официальную пропаганду был протест учащейся молодёжи. В Томском технологическом институте после процесса Зиновьева-Каменева в одной из аудиторий на столе появились рисунки могил с надписями вроде: «Здесь покоится раб божий Зиновьев, погибший от приговора советского судилища», а в стенгазете химического факультета — язвительная заметка «Талантливый педагог», в которой автор «обрушивается на преподавателя соц. экон. дисциплин Иванова за то, что он в отношении троцкистов употребляет такие эпитеты, как гадины, стая шакалов, бешеные собаки и т. п.» [225].

А в кемеровском химическом техникуме в начале 1937 г. студент Козлов выколол глаза «на портрете тов. Сталина». Чекисты доносили в крайком, что стоявший рядом студент Лунин в ответ на такое надругательство над вождём цинично заявил: «А я ему промою глаза», и «тут же имел намерение произвести естественную надобность». Потом Лунин в вестибюле техникума, «обращаясь к бюсту тов. Сталина, заявлял: «Иосиф Виссарионович не умылся сегодня», после чего «стал плевать ему (бюсту — А. Т.) в лицо и тереть рукавом». В техникуме арестовали двоих. В мае чекисты арестовали троих студентов 4-го курса Кемеровокомбинатстроя, утверждавших, «что не тов. Сталин, а Троцкий является вождем партии… Троцкому и троцкистам принадлежат заслуги Октябрьских завоеваний» [226].