Валентин Сахаров - Политическое завещание Ленина: реальность истории и мифы политики.

В этом отношении интересно письмо, которое Троцкий направил 17 апреля членам ЦК. Формально оно является ответом на те упреки в его адрес, которые были высказаны Сталиным в заявлении 16 апреля. Вместе с тем оно является попыткой дать дополнительные косвенные аргументы в пользу ленинского авторства ее. «Статья т. Ленина была прислана мне в секретном и личном порядке т. Лениным через Фотиеву, причем, несмотря на выраженное мною в тот же час намерение ознакомить членов Политбюро со статьей, т. Ленин категорически высказался против этого через Фотиеву (поди проверь теперь. — B.C.)**************. Через два дня состояние здоровья Ленина ухудшилось и «сношения с ним по этому вопросу естественно прекратились», а некоторое время спустя «статья была у меня потребована т. Гляссер и мною возвращена». «Я снял для себя копию для личного своего употребления (для формулировки поправок к тезисам т. Сталина, для написания своей статьи и пр.)» (выделено нами. — B.C.). Троцкий признавал, что «ничего не знал» о том, «какие распоряжения отданы т. Лениным относительно его статьи и других документов по грузинскому делу ("готовлю речи и статьи")»*15. Обостряя ситуацию, Троцкий заявил, что «если кто-либо считает, что я действовал неправильно в этом вопросе, то я с своей стороны предлагаю расследовать это дело в конфликтной комиссии съезда либо в особой комиссии. Других путей для этого я не вижу»[1428]. Видеть или не видеть другие пути — это дело Троцкого, но кроме конфликтной комиссии съезда есть еще Политбюро и ЦК партии, в рамках которых происходил этот конфликт. Троцкий, очевидно, не желает ограничивать его этими рамками, значит, он избрал путь эскалации политической борьбы. Записки «К вопросу о национальностях или об "автономизации"» — это политическая дубинка в его руках, расчищающая ему путь к победе на съезде партии, и он стремится ее использовать в полной мере.

18 апреля 1923 г. президиум XII съезда на втором заседании рассмотрел вопрос о «О записках тов. Ленина по национальному вопросу, в частности, "по грузинскому вопросу"» и принял решение огласить записки и все материалы на «сеньорен-конвенте»*16, после чего члены Президиума съезда должны были огласить их (вместе с решениями ЦК РКП(б) по этому вопросу) в делегациях съезда. Так же решено было на секции съезда по нацвопросу эти материалы не оглашать[1429]. Запрета на использование полученной информации другими делегатами съезда не было. Запрещалось только оглашать эти записки и решения ЦК РКП(б) на секции съезда по национальному вопросу, на которую приглашались заинтересованные лица, не являющиеся делегатами съезда. Таким образом, достигалась цель информирования съезда без проведения закрытого заседания.

Президиум съезда признал, что «записка т. Ленина по национальному вопросу стала известной ЦК только накануне съезда, совершенно независимо от воли какого-либо из членов ЦК, а лишь в связи с отданным т. Лениным распоряжением и с ходом его болезни*17.

В связи с этим Президиум будет считать распространение каких-либо слухов о задержке оглашения этой записки со стороны кого бы то ни было из членов ЦК клеветой»[1430]. Считается, что так Президиум съезда отреагировал на жалобу Троцкого*18.

В литературе встречается попытка интерпретации этого решения как направленного против Сталина и как выражения политической поддержки Троцкого. Ход обсуждения национального вопроса на съезде и после него заставляет усомниться в этом. Сторонников Сталина на нем было много — больше, чем сторонников Троцкого. Скорее, это было компромиссное решение, которое можно оценить как призыв, обращенный к обеим сторонам прекратить этот конфликт. Решение частично удовлетворяло просьбу Троцкого: он был взят под защиту от критики Сталина. Но вряд ли его можно оценить как победу Троцкого и поражение Сталина. Судить Сталина было не за что, он мог иметь по этому вопросу свое мнение и высказать его. И, главное, поскольку, грозя Сталину партийным судом, Троцкий добивался большего — осуждения Сталина и фактического признания себя доверенным лицом Ленина, — то этим решением Президиум съезда надежно прикрыл Сталина от атаки Троцкого. Если бы это было «победой Троцкого», то можно было бы ожидать активного использования им данной темы на XII съезде, но этого не произошло, на съезде ни Сталин, ни Троцкий к ней не возвращались.

Рассматривая всю эту историю с позиций интересов Троцкого и откровенно сочувствуя ему в его неудачной борьбе со Сталиным, А.П. Ненароков ее причину видит в ошибке Троцкого, состоявшей в том, что при рассылке диктовки Ленина членам ЦК он в своем письме назвал ее статьей. Этим он-де обрек себя на поражение. Ненароков полагает, что если бы Троцкий назвал текст заготовкой для выступления на съезде, то ее пришлось бы зачитать не на «сеньорен-конвенте», а на пленуме съезда и тогда исход политической дискуссии на съезде был бы иным[1431]. Конечно, предположить это можно, но доказать нельзя. Неясно, что изменилось бы при этом. Ведь текст ее не был секретом для делегатов съезда. Обсуждение ее по существу поднятых в ней вопросов состоялось на пленарном заседании съезда, в комиссии съезда по национальному вопросу, а также в ходе обсуждения проекта резолюции съезда[1432].

Таким образом, документы, имеющие прямое и косвенное отношение к поднятой здесь проблеме, позволяют прийти к ряду важных для нашей темы выводов. «Ленинская воля» относительно использования текстов «статьи» и писем оказывается вне какой-либо связи с ясно выраженным распоряжением Ленина. В роли прямых свидетелей принадлежности этой «статьи» Ленину выступают Фотиева, Троцкий и Володичева, дающие противоречивые, путаные показания. «Воля Ленина» оказывается тесно связанной с политическими интересами Троцкого, который фактически взял на себя роль «душеприказчика» Ленина и сумел вынудить ЦК согласиться с этим. Троцкий и Фотиева вывели «статью» «К вопросу о национальностях или об "автономизации"» из политического небытия и превратили ее в главную сенсацию XII съезда РКП(б). Выясняется, что реальные условия хранения текстов ленинского «Завещания» не имеют ничего общего с тем, как они вырисовываются из воспоминаний Володичевой и Фотиевой. Ни Фотиевой, ни Троцкому нет дела до этого мифического режима, очевидно, потому, что никакого режима особо секретного хранения ленинских диктовок просто не было. Они присвоили себе право говорить от имени Ленина, информировать о тех или иных ленинских документах тогда и того, когда и кого посчитают нужным. Режим «секретности» оборачивается специфическим методом ведения политической борьбы против Сталина в тех условиях с использованием возможностей, которые предоставляли некоторые из технических работников ленинского секретариата.