Валентин Сахаров - Политическое завещание Ленина: реальность истории и мифы политики.

А что документы? Они не дают никаких оснований для принятой в традиционной историографии версии истории создания этой комиссии и отношения к ней Ленина. 24 ноября Сталин направил Ленину материал из Тифлиса, а также проект постановления Секретариата ЦК РКП(б) в связи с конфликтом в КПГ, подготовленного «по заявлению Филиппа Махарадзе и др. членов ЦК Грузии старого состава». Этот материал был доложен В.И. Ленину, о чем говорит соответствующая помета в журнале регистрации входящих документов (помечен значком «Д»), проект постановления Секретариата Ленин смотрел сам (имеется помета «ВМ»)[773]. Возражений не последовало. В «Дневнике дежурных секретарей» Ленина фиксируется поступление вечером 24 ноября протокола Политбюро для голосования опросом, «по телефону» и далее следует запись: «Владимир Ильич не проголосовал»[774]. Публикаторы интерпретируют это так, что Ленин «от голосования воздержался»[775], но это вольная трактовка дневниковой записи. Не проголосовал вечером, не значит — воздержался. Могли быть другие причины. Вопрос для голосования поступил вечером 24-го, заседание Политбюро должно было состояться на следующий день. Видимо, Ленину этот протокол не был передан. День 24 ноября оказался для него тяжелым. Дежурный секретарь свою дневниковую запись начал словами: «Владимир Ильич нездоров, в кабинете был только пять минут, диктовал по телефону три письма, на которые хотел запросить позднее ответы. Мария Ильинична (Ульянова) сказала, чтобы его ничем не беспокоили...»[776]. Лишь вечером 25-го Ленин ознакомился с этим протоколом, присланным для голосования[777]. Вновь он приступил к работе вечером 26-го. Но решение Политбюро к тому времени уже состоялось без его участия. Оно не вызвало у Ленина какой-либо негативной реакции. И понятно, ведь обсуждение вопроса состоялось с его участием, а проголосовать Политбюро могло и без него. Голосовать «за» «вдогонку» не было смысла.

Политбюро 25 ноября приняло предложение Секретариата ЦК РКП(б) о создании комиссии для «срочного рассмотрения заявления» и «намечения мер, необходимых для установления прочного мира в компартии Грузии». В состав ее вошли Ф.Э. Дзержинский (председатель), Д.З. Мануильский, B.C. Мицкявичюс-Капсукас. Ленин был в курсе дела и если бы он был против принятого решения, то мог бы и должен был бы определенно заявить свой протест. Время для этого было, поскольку результаты голосования «опросом» по телефону подлежали утверждению на очередном заседании Политбюро, и только после этого оно оформлялось специальным протоколом. Утверждение состоялось на заседании Политбюро 30 ноября в присутствии Бухарина, Зиновьева, Каменева, Калинина, Молотова, Сталина, Троцкого. Если учесть, что 30 ноября Ленин работал, а накануне, 29 ноября, к нему поступил протокол заседания Секретариата ЦК партии от 25 ноября с предложениями относительно целей и состава комиссии[778], то исчезают всякие основания считать, что Ленин был против состава комиссии или что он был обойден при решении этого вопроса.

Утверждения, что комиссия не смогла провести объективного расследования, что она имела соответствующие установки от Сталина, не получают в документах подтверждения. Зато известен документ иного рода: во время работы в Тифлисе комиссии Дзержинского Сталин телеграфировал Орджоникидзе: « еще раз проверить (курсив наш. — B.C.) сообщения об агрессивных действиях грузин и дать официальную справку по этому делу за подписью всех знакомых с делом людей. Будь осторожным и не преувеличивай опасность»[779]. Считается, что оправдательный вывод комиссии вызвал гнев Ленина против ее председателя — Дзержинского. Выводы комиссии историками дружно осуждаются, но ее документы никто не потрудился поднять и изучить. Ничто не указывает на то, что комиссия Дзержинского скрывала какой-то критический материал в отношении Орджоникидзе. В протоколах заседания комиссии (№ 1—6 за 4—7 декабря 1922 г.) содержится немало информации о фактах грубого обращения его с людьми и о том, что это встречало осуждение в среде его политических единомышленников. Ничто не указывает на то, что Ленин с подозрением относился к работе комиссии. Упрек в необъективности ее, таким образом, остается необоснованным.

В литературе утвердилось также мнение, что Ленин с нетерпением ожидал результатов работы комиссии, для того чтобы, использовав привезенный материал, нанести политический удар по Сталину и Орджоникидзе. Основным аргументом в пользу этого тезиса обычно усматривают в проявлении им интереса ко времени возвращения в Москву Рыкова и Дзержинского. Для подтверждения используются записи «Дневника дежурных секретарей» за 2—4 декабря 1922 г.[780] Действительно, записи секретарей фиксируют повышенный интерес в отношении Рыкова, но такого интереса к возвращению Дзержинского они не отмечают. С 2 по 9 декабря (когда состоялся первый разговор Рыкова с Лениным) «Дневник» секретарей фиксирует, что Ленин спрашивал о возвращении Рыкова пять раз, а Дзержинского за период со 2 по 12 декабря (когда Дзержинский посетил Ленина) всего два раза. Ожидание Лениным Рыкова и Дзержинского неправомерно связывать исключительно с грузинским инцидентом. В распоряжении Ленина был прямой провод с Тифлисом. Он мог посылать и получать телеграммы. Он мог получать всю нужную информацию из первых рук в любом объеме, в любое удобное для себя время. Но он не прибег к этому средству. Более того, когда стало известно, что Дзержинский не торопится возвращаться в Москву, и по дороге будет останавливаться, чтобы производить ревизии на железной дороге (он был наркомом путей сообщения), Ленин не обеспокоился и не поторопил его[781]. Если придерживаться традиционной точки зрения, то надо признать, что для Ленина ревизия железной дороги была важнее образования СССР. Конечно, нет. Просто в это время проблемой образования СССР Ленин не был обеспокоен в той мере, как это представляется в литературе.

Рыков должен был приехать в Москву, когда Ленин уже был в Горках, поэтому он просил его позвонить туда[782]. Однако разговор не состоялся (Рыков в Горки не звонил или звонил, но не разговаривал из-за плохого самочувствия Ленина). Первый разговор между ними по телефону состоялся только 9 декабря, после возвращения Ленина в Москву. Рыкова Ленин, действительно, ждал с нетерпением, но это может быть объяснено не интересом к грузинским делам, а необходимостью срочно решать хозяйственные вопросы и вопрос об организации работы заместителей председателя СТО. В пользу этого предположения говорит то, что 12 декабря Ленин встречался со своими заместителями — Рыковым, Каменевым и Цюрупой и обсуждал с ними вопрос организации их работы[783]. Возможно, обсуждался и конфликт в КПГ. Что мог сказать Рыков Ленину? Очевидно, то же, что позднее, 7 февраля 1923 г., писал для комиссии, созданной Лениным для изучения конфликта в КП Грузии: «По существу инцидента я считаю, что т. Орджоникидзе был прав», а нервный срыв произошел в результате длительного и острого внутрипартийного конфликта, который развивался не по линии Мдивани — Орджоникидзе, а по линии ЦК КПГ против ЦК РКП(б), в котором Орджоникидзе был виновен не больше, чем сам Ленин[784]. В тот же день, 12 декабря, вечером Ленин разговаривал с Дзержинским в течение 45 минут с глазу на глаз. Вывод, к которому пришла его комиссия, вполне совпадал с мнением Рыкова. Был ли Ленин расстроен в результате переговоров с Рыковым и Дзержинским? Мы этого достоверно не знаем, однако известно, что вечером 13 декабря у Ленина настроение было неплохое, он был весел, шутил, беспокоился только о ликвидации дел перед отдыхом[785].