Юрий Чупров - Райнхард Гейдрих — паладин Гитлера

…Блондин медленно вынимает руку из кармана. В ней не только кроны, но и марки, проделавшие двойной путь через Ла-Манш и обратно.

— Давайте-ка «Ах, кабачок…»!

Зазвенел бубен, к нему присоединился рояль, затем скрипка. И бодрый голос выпускника торговой школы Тоушека из Оломоуца показал, что значит моравский темперамент:

Офицеры из имперского воздушного флота, разумеется, постольку, поскольку речь идет о голосовых связках, побеждены. Старший помощник начальника гестапо Кербер заинтересовался, что это за песенка Гестаповец Ганауске, бывший чешский жандарм, бойко переводит по-немецки своему начальнику слова песни. Ничего предосудительного: затасканная кабацкая песенка.

— Господин Кербер, этот парень сам из кабака, — говорит, наклонившись над столом, вездесущий хозяин бара Кошталь, — ведь он так хорошо осведомлен о своих посетителях, в которых заинтересован. — Его отец — мой хороший знакомый, владелец ресторана в Моравской Остраве. Можете не беспокоиться. Этот человек вполне благонадежен, — добавил он, довольный собственной сообразительностью.

И вдруг Кошталь догадывается…

выводит между тем соло Тоушек.

Но где там! Это поет уже не подставной выпускник торговой школы, а ротмистр Йозеф Валчик. «Кабачок»! Ведь это неписаный гимн чехословацкой бригады в Англии. Его ритм они отбивали каждое утро по дороге на учения и каждый вечер, возвращаясь в казарму. Его мелодия звучала в апреле прошлого года во время парадного марша в Лимингтонском военном городке перед президентом Бенешем и Уинстоном Черчиллем. Его слова заставляли чешских парней грустить в укромных уголках лондонских кабачков. Сколько раз они пытались представить себе тот день, когда будут петь его дома Слышите, товарищи, там, далеко за Ла-Маншем, я уже пою эту песню дома! И прямо в лицо немцам.

— Браво! — захлопал в ладоши гестаповец Линзель.

— Иди сюда, парень. У тебя нервы, видать, железные, — шепчет с облегчением «быстрый Франц». — Выпьем за Новый год.

Тут снова вырастает вездесущий хозяин бара. В руке у него бутылка первосортного довоенного коньяка. Он наливает из нее тем гостям, в которых заинтересован.

— Наденешь завтра фрак, — говорит Кошталь.

Валчик сперва смеется, но потом идея хозяина «Веселки» начинает ему нравиться. Почему бы нет? Раз Кошталь представил его местным гестаповцам как сына своего знакомого ресторатора, не будет ничего страшного, если с нового года он начнет работать в баре «Веселки» официантом. Он никогда не имел дела с подносом? Ерунда! Кто из парней кончил Батевскую школу в Злине, тот должен уметь делать все.

А дело это заманчивое. Подносить тарелки с едой и при этом подслушивать, что говорят в баре гестаповцы. Наливать в стаканы пиво немецким офицерам и следить, как развязываются под действием алкоголя их языки. Налаживать контакты с посетителями-соотечественниками при оплате счетов. Стоять вечер в одежде официанта на «вахте», зато в течение всего дня иметь полную свободу и использовать ее для целей «Сильвер А». Прекрасная маскировка, словно специально подготовленная для агента осведомительной службы! Итак, за ваше здоровье!

— И за Навратила! — заговорщически, шепотом провозглашает кружок пардубицких приятелей Валчика и чокается.

Кружок этот вскоре разрастется, и в один роковой день нового, 1942 года его выстроят в целую шеренгу. Один возле другого, рядом. Под дулом нацистских палачей. Кроме «быстрого Франца», который избежит этой участи, сделав свое последнее сальто-мортале с четвертого этажа местного управления гестапо.

Потом уже будет поздно расследовать, как были нарушены элементарные принципы конспирации.

В те дни многие жители Пардубиц возбужденно перешептывались, передавая из уст в уста:

— Фред Бартош вернулся из Англии!

— У нас тут парашютисты, у них письмо от Бенеша!

— Теперь парашютистов будут сбрасывать с самолетов каждую ночь!

— В один прекрасный день мы проснемся и…

Когда Фред Бартош оказался в Пардубице, он первым делом направился прямехонько на Пернерову улицу. Туда, куда ходил еще в мирное время, когда носил кавалерийские сапоги, красные рейтузы и желтые петлицы поручика местного драгунского полка. Короче говоря, он направился домой, повидать маменьку.

Если такое может позволить себе начальник, почему бы не разрешить это и подчиненному?

Правда, есть еще третья черточка из буквы «А», из заглавной буквы плана. Радист Иржи Потучек. Но и он отправился к своим близким. На это он получил от своего начальника Бартоша трехдневный отпуск.

Но есть ведь еще и вторая буква алфавита — «Сильвер Б». Лучше сказать «Серебряное Б», потому что сейчас оба члена этой группы клянут на чем свет стоит как английскую терминологию, так и тех, кто принимает «все это всерьез». И прежде всего канадского лейтенанта воздушных сил Р. Хоккея и его навигаторскую бездарность. Отнюдь не в районе Свратки на чешско-моравской территории, как гласило первоначальное предписание разведывательного отдела Министерства национальной обороны, выбросил он парашютистов. И не в районе северо-западнее Ждирце, как сообщил пилот «Галифакса». В лесу у селения Касаличек, вблизи Пржелоуче, повис на дереве старший сержант Ярослав Земек. Сержант Владимир Шкаха, который помог ему освободиться от парашюта, вскоре обнаружил, что их радиопередатчик «Ребекка» после падения оказался непригодным.

Непригодными оказались, к сожалению, и адреса, полученные в самолете от штабс-капитана Шустра.

С каждым бесполезным шагом и безрезультатным стуком в двери домов в Свратоухе, Поличке, в Хрудиме растет нервозность обоих десантников. Вот уж к такому они не были подготовлены! Как наладить связь с теми, с кем они должны работать?

Так вторая буква алфавита — резерв группы «Сильвер А» — стерта еще до того, как она могла быть произнесена. Оба парашютиста будут теперь бороться только за свою жизнь, которая оказалась в опасности.

А где самое главное звено лондонского плана — выброшенная в такой спешке из бомбового отсека четырехмоторного «Галифакса» группа «Антропоид»? Где ротмистры Габчик и Кубиш?

Клубочки пара, вырывающиеся при их прерывистом дыхании, оседают на промерзшей стенке каменной штольни и в виде холодных капель скатываются на лицо, на руки, за воротник.

— Кап… кап… кап, — отстукивают капельки воды, словно отмеряют нескончаемую новогоднюю ночь.

Темная штольня заброшенной каменоломни. К ней ведут по заснеженному полю две пары следов. Ветер еще не успел замести их снегом. Холодное безмолвие. Прижавшись друг к другу, молчат двое скорчившихся парней.