Юрий Чупров - Райнхард Гейдрих — паладин Гитлера

Апрельской ночью он ползет, держа в руках самовоспламеняющуюся свечу, к одинокому амбару на окраине Пльзени. На другом конце города к стогу сена крадется Валчик. У него в руках две бутылки. Нет, в них не вино, ведь Валчик уже не кельнер в дансинг-баре пардубицкой «Веселки». Его ищет гестапо, которое на другой же день после его внезапного исчезновения из бара расклеило по всему протекторату объявления с фотографией ротмистра и с обещанием награды в 100 тысяч крон тому, кто поможет его задержать. В этих бутылках бензин.

На середине линии, мысленно проведенной между амбаром и стогом, лежит пльзеньская Шкодовка.

А по воздушной линии Тангмер — Кале — Дармштадт — Байрет — Пльзень приближаются бомбардировщики английских королевских воздушных сил, чтобы совершить налет на «кузницу оружия для новой Европы», как гласит немецкая надпись над воротами Шкодовки.

Да, это Опалка понимал. Так он и представлял себе борьбу в тылу врага. Помогать уничтожению гитлеровских военных заводов, транспортов, складов, приближать конец войны, сократить срок страданий порабощенной родины. Претворить свои принципы в действие. Сражаться!

На пльзеньских улицах воют сирены. Воздушная тревога. Тут она звучит для тебя иначе, чем в Лондоне, когда приближались люфтваффе. Теперь ты слышишь наконец сигнал к наступлению. Ты поджигаешь запальный шнур. Огненный акробат бежит по фитилю. И у Валчика бензин сработал вовремя. Ясная ночь над Пльзенью освещена двумя высоко взметнувшимися огненными столбами, обозначившими цель.

Через несколько минут небо сотрясается от мощного взрыва, но за спиной у Опалки уже километровый кросс в сторону Рокицан. Еще остается 14 километров. Но разве это так уж много для хорошего спортсмена, притом некурящего? В Гэррамаре, в Шотландии, тебе приходилось бегать на более длинные дистанции.

Усталый, измученный, но все же с сознанием выполненного долга ты вернулся в Прагу. Там никто ничего не знает о налете. Никаких известий, ни официальных, ни передающихся шепотом. Наконец приезжает связной из Пльзени: «Пошли они ко всем чертям!»

Вот что он сообщил: несколько бомб среднего размера, сброшенных за 8 километров от «Шкода-верке» на луг, за рекой Уславой, не все даже и разорвались, — так стоит ли, действительно, об этом говорить?

А что сказал ты, Опалка? Волны «Либуше» не могут, к сожалению, передать господину полковнику Моравцу, как дрожал голос, диктовавший через «ИЦЕ» свой доклад:

«Результат операции „Шкода“: за исключением двух сгоревших крестьянских построек, подожженных нами же, и ареста нескольких людей по подозрению в поджоге, а также разочарования рабочих, результат налета равен нулю. Шкодовке не причинено никакого ущерба. Акция должна быть повторена, чтобы сгладить неприятное впечатление».

Да, акция против Шкодовки будет повторена — за месяц до окончания войны.

Но Опалки уже давно не будет в живых.

Пока же еще только май 1942 года Пришла пора выполнить приказ, в правильности которого Опалка не сомневался, но в своевременности и целесообразности его был не очень уверен. Однако он еще верит, что ему удастся найти выход из той пропасти, которая образовалась между чувством долга дисциплинированного солдата и совестью честного патриота.

Опалке нельзя не думать о том, что за этим последует.

Еще можно избежать смертельного поворота.

Депеша, составленная руководителем подпольной сокольской организации «Ииндра», с которой Опалка и «Антропоид» сотрудничают, звучит очень решительно: «Просим вас через „Сильвер“ отдать приказ не совершать покушения. Промедление опасно, дайте приказ немедленно!» 4 мая Потучек-Толар передал эту депешу в Лондон.

Именно Опалка поехал на велосипеде в лесок у Паненских Бржежан и увел оттуда Кубиша и Габчика, решивших выполнить свое задание. Габчик, горячая голова, защищался зубами и ногтями и позволил уговорить себя только тогда, когда Опалка убедил его, что речь идет не об отмене акции, а только о том, что она откладывается. Кубиш, более рассудительный и трезвый, подчинился, наверное, также и потому, что имел возражения против второго плана покушения. «Там все равно попахивало кладбищем», — сказал он позднее.

Время летит, а ответ не приходит.

День, два дня. Неделя. Две недели. Три недели.

(В это время группа «Антропоид» в лице двух неприметных молодых людей — Кубиша и Габчика — расхаживает по улицам майской Праги. Иногда они садятся на Вацлавской площади в трамвай № 3 и едут до самой Либни. На остановке в Голешовичках они выходят и дальше идут пешком. Дребезжа по рельсам, трамвай с трудом осиливает подъем к крутому повороту у Выховательной, затем сворачивает и идет вверх к Кирхмайерову проспекту. Там Кубиш и Габчик останавливаются и оглядываются по сторонам, как будто поджидают кого-то.)

Напрасно ждет и Опалка в своей квартире на Дейвицкой улице.

Потому что полковник Моравец, который самолично направил сюда этих двух людей, не хочет, а возможно, и не может изменить или отменить приказ. А обитатель загородной резиденции в Астон Эбботе, в других случаях не слишком решительный, отправит в этот день, 15 мая, в Прагу секретное послание, в котором будет пользоваться весьма определенными и выразительными словами.

Итак, на длинном списке величайших жертв была поставлена точка… И на тебе, командир «Аут дистанс», тоже была поставлена точка. Опалка уже не сумеет преодолеть оставшееся расстояние на пути к тем, кто по-настоящему сражается против фашизма, в интересах своего народа, а не ради возврата довоенных отношений.

— У тебя есть что-нибудь для меня? — спросит он человека, который пришел как связной радиостанции.

— Нет, — скажет человек, который не может догадаться, чего так ждет Опалка.

…Солнечное утро 27 мая 1942 года Этот день помнят многие. Однако тех, кто мог бы достоверно свидетельствовать о происшедшем, уже нет в живых. А рассказы очевидцев столь разноречивы, что лучше ограничиться только самыми важными фактами, которые были установлены в процессе следствия.

Стрелки уличных часов в Либни приближаются к девяти. Трамваи № 3 с определенными интервалами отъезжают от остановки в Голешовичках. Приближаясь к крутому повороту у Выховательной, они замедляют ход. Трамвай здесь поворачивает к Кирхмайерову проспекту. Этот поворот — самый трудный участок пути.

Этот поворот окажется и самым трудным на пути военной службы трех ротмистров, чьи имена будут увековечены в названиях трех соседних улиц: Кубишова, Габчикова, Валчикова.

Пока же группа «Антропоид» существует еще в лице двух ничем не приметных велосипедистов, отправляющихся на работу. Кубиш в темном костюме и шляпе, Габчик в коричневом спортивном костюме без шляпы. (Все это позднее окажется важным для описания их примет.)