Коллектив авторов История - Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде

Скорым военным шагом по коридору торопится солдат-самокатчик, одетый в черную кожаную куртку и такие же шаровары. Через плечо у него дорожная сумка, которую он придерживает левой рукой.

— Где штаб Военно-революционного комитета? — обращается он к стоящим на часах у дверей двум красногвардейцам.

— А тебе кого?

— Ленина! Донесение…

Часовой оборачивается к двери и говорит товарищу:

— Так что требуется разводящий… Прибыл курьер. Без пропуска… В штаб… Требует Ленина…

Вышел разводящий. Опросил, откуда и от кого курьер.

— Из Зимнего дворца… От главнокомандующего Подвойского.

— Идем…

— Донесение! — говорит самокатчик, входя в дверь соседней комнаты. — Требуется Ленин.

Владимир Ильич подходит.

— Что скажете, товарищ?

— Вы и есть Ленин? — смотря с любопытством на Владимира Ильича, говорит самокатчик. Глаза его радостно поблескивают. Он быстро отстегивает клапан у сумки, достает листок бумаги, бережно передает его Владимиру Ильичу, беря под козырек, и кратко рапортует:

— Донесение!

— Благодарю, товарищ, — говорит Владимир Ильич и протягивает руку самокатчику. Тот смущен, схватывает руку Владимира Ильича обеими руками, пожимает, встряхивает, улыбается. Берет под козырек, резко, по-военному, поворачивается кругом и бодрым шагом, на ходу кладя в сумку клочок бумаги, на котором расписался Владимир Ильич в получении, уходит из помещения.

— Зимний дворец взят. Временное правительство арестовано. Отвезено в Петропавловку. Керенский бежал! — вслух быстро читает Владимир Ильич… И только дочитал, как раздалось «ура», мощно подхваченное красногвардейцами в соседней комнате.

— Ура! — неслось повсюду.

Часа в четыре ночи мы, утомленные, но возбужденные, стали расходиться из Смольного. Я предложил Владимиру Ильичу поехать ко мне ночевать. Заранее позвонив в Рождественский район, я поручил боевой дружине проверить разведкой улицы, прилегающие к Херсонской. Мы вышли из Смольного. Город был не освещен. Найдя автомобиль на условленном месте, мы двинулись ко мне домой.

Владимир Ильич, видимо, очень устал и подремывал в автомобиле. Приехав, поужинали кое-чем. Я постарался предоставить все для отдыха Владимира Ильича. Еле уговорил его занять мою кровать в отдельной небольшой комнате, где к его услугам были письменный стол, бумага, чернила и библиотека. Владимир Ильич согласился, и мы разошлись.

Я лег в соседней комнате на диване и твердо решил заснуть только тогда, когда вполне удостоверюсь, что Владимир Ильич уже спит.

Я запер входные двери на все цепочки, крючки и замки, привел в боевую готовность револьверы и подумал: «Ведь могут вломиться, арестовать, убить Владимира Ильича; всего можно ожидать».

На всякий случай тотчас же записал на отдельную бумагу все известные мне телефоны нашего района и отдельных товарищей из Смольного, соседних районных рабочих комитетов и профсоюзов. «Чтобы впопыхах не перезабыть», — подумал я.

Наконец я потушил электрическую лампочку. Свет в комнате Владимира Ильича погас раньше. Начинаю дремать, и, когда вот-вот должен был заснуть, вдруг блеснул свет у Владимира Ильича.

Я насторожился. Слышу, почти бесшумно встал он с кровати, тихонько приоткрыл дверь ко мне и, удостоверившись, что я сплю, еле слышными шагами, на цыпочках, чтобы никого не разбудить, подошел к письменному столу. Сел за стол, открыл чернильницу и, опершись на локти, углубился в работу, разложив какие-то бумаги, тут же их прочитывая. Все это мне видно было в приоткрытую дверь.

Владимир Ильич писал, перечеркивал, читал, делал выписки, опять писал и, наконец, видимо, стал переписывать начисто. Уже светало, стало сереть позднее петроградское осеннее утро, когда, наконец, Владимир Ильич потушил огонь и лег в постель. Забылся и я.

Утром я просил всех домашних соблюдать тишину, сказав, что Владимир Ильич работал всю ночь и, несомненно, крайне утомлен. Но вдруг открылась дверь, и он вышел из комнаты одетый, энергичный, свежий, бодрый, радостный.

— С первым днем социалистической революции! — поздравил он всех, и на его лице не было заметно никакой усталости, как будто он великолепно выспался, а на самом деле спал самое большее два-три часа после напряженного двадцатичасового трудового дня. Подошли товарищи. Когда собрались все пить чай и вышла Надежда Константиновна, ночевавшая у нас, Владимир Ильич вынул из кармана переписанные листки и прочел нам свой знаменитый «Декрет о земле».

— Вот только бы объявить его, широко опубликовать и распространить. Пускай попробуют тогда взять его назад! Нет, никакая власть не в состоянии отнять этот декрет у крестьян и вернуть земли помещикам. Это — важнейшее завоевание нашей революции. Аграрная революция будет совершена и закреплена, — говорил Владимир Ильич.

Когда ему кто-то сказал, что на местах еще будет много всяких земельных непорядков и борьбы, он тотчас же ответил, что все это уже мелочь, все остальное приложится, лишь бы поняли программу этого аграрного революционного переворота, прониклись бы ею и выполнили целиком и полностью на местах. Он стал подробно рассказывать, что этот декрет потому будет принят крестьянами, что в основу его положены требования наказов всех крестьянских сходов своим депутатам, посланным на съезд Советов.

— Да, но ведь это были требования эсеров, вот и скажут, что мы от них заимствуем, — заметил кто-то.

Владимир Ильич улыбнулся.

— Пускай скажут. Не все ли нам равно! Крестьяне ясно поймут, что все их справедливые требования мы всегда поддержим. Мы должны вплотную подойти к крестьянам, к их жизни, к их желаниям. А если будут смеяться какие-либо дурачки, — пускай смеются. Монополию на крестьян мы эсерам никогда не собирались давать. Мы — правительственная партия, и вслед за диктатурой пролетариата крестьянский вопрос — важнейший вопрос.

Владимир Ильич хотел как можно скорей провозгласить на съезде этот декрет. Решили сейчас же перепечатать его на машинке в нескольких экземплярах и тотчас сдать в набор в наши газеты, чтобы завтра утром он был опубликован. После принятия декрета на съезде Советов — немедленно разослать по всем газетам страны с указанием напечатать в ближайшем номере.

Декрет о земле вскоре был разослан по всем петроградским редакциям с нарочными, а в другие города — по почте и телеграфу. Наши газеты заверстали его предварительно, и на утро декрет читали уже сотни тысяч и миллионы людей. Все трудящиеся принимали его с восторгом. Буржуазия шипела и огрызалась в своих газетах. Но никто на это не обращал внимания…

Владимир Ильич еще долгое время интересовался, сколько экземпляров декрета о земле распространено среди солдат, крестьян. Декрет о земле перепечатывали много раз книжечкой и бесплатно рассылали во множестве экземпляров не только в губернские и уездные города, но и во все волости России, и, пожалуй, ни один закон не был опубликован у нас так широко, как закон о земле, которому Владимир Ильич придавал такое огромное значение.