Ричард Косолапов - Слово товарищу Сталину!

От рядовых же немцев стало известно о начале наступления Красной Армии, точнее — об ударе, нанесенном нашими в ноябре в районе Халхутты. Достоверно мы обо всем узнали только из листовок (на немецком языке), которые сбрасывал над Элистой советский У-2. До сих пор храню одну из этих листовок, полученную из рук Анны Федотовны Сауро, верного друга нашей семьи, человека романтической судьбы (ее, 16-летнюю цыганку, увез из табора красный конник, и она прошла с ним всю гражданскую), жены и матери двух павших воинов, добрейшей, святой женщины...

Ниже следует перевод:

«Читать и хранить!

Солдаты и офицеры 16-й немецкой моторизованной дивизии!

Читайте правду!

Немецкая армия терпит поражения на всех фронтах. Генерал Роммель разгромлен, остатки его армии обращены в паническое бегство. Войска 8-й английской армии уже взяли Тобрук, Бардию и Бенгази. В Северной Африке американские войска заняли Оран, Алжир, Касабланку, Бон и ряд других городов и портов Средиземноморья.

На Восточном фронте Красная Армия перешла в наступление. В районе Нальчика немецкие войска потеряли в последние дни более 5000 убитыми и еще больше ранеными и пленными. Красная Армия захватила много военных трофеев.

В ходе успешного наступления Красной Армии в районе Сталинграда полностью уничтожены 6 немецких пехотных и одна танковая дивизии. Большие потери понесли 7 пехотных, 2 танковых и 2 моторизованных дивизии. Юго-западнее Клетской взято в плен 3 окруженных немецких дивизии с 3 генералами и их штабами.

С 19 по 25 ноября немцы потеряли 35 000 только убитыми. Наши войска взяли в плен 51 000 солдат и офицеров. В это же время мы захватили следующие трофеи; 1300 орудий различного калибра, 431 поврежденный и неповрежденный танк, 5648 автомашин, 88 поврежденных и неповрежденных самолетов, свыше 5000 лошадей, более 3 миллионов снарядов, 20 миллионов патронов и 52 склада с амуницией, вооружением и продовольствием.

Красная Армия продвинулась вперед на 150 километров.

Заняты города Калан, Чернышковская, Перелазовский, Суровикино, Абгонерово и сотни других населенных пунктов. Наступление Красной Армии продолжается.

Ваша дивизия под мощными ударами Красной Армии также терпит поражения. Только в районе Халхутты ей пришлось оставить на поле боя более 2000 убитых и раненых.

Ваше командование не щадит Вашу жизнь и толкает Вас в пропасть. Ради чуждых Вам интересов немецкого империализма Вы проливаете Вашу кровь. Ваши страдания бесцельны, Ваши жертвы напрасны.

Никакая сила в мире не может предотвратить поражение Гитлера и его разбойничьей банды.

Если Вы хотите спасти Вашу жизнь и вернуться к Вашим семьям, кончайте с авантюристом Гитлером и его разбойничьей войной! Переходите в плен к русским! Русский плен есть надежное средство сохранить Вашу жизнь.

«Красная Армия берет в плен немецких солдат и офицеров, если они сдаются в плен, и сохраняет им жизнь». (Из Приказа № 55 Народного комиссара обороны СССР И. Сталина)

Приказ Сталина строго исполняется каждым красноармейцем.

Пропуск

Немецкие солдаты! Всем, кто сдается в плен Красной Армии, обеспечена жизнь, хорошее обращение и возвращение на родину после войны. (Пропуск напечатан параллельно на двух языках — немецком и русском. — Сост.)

Эта листовка действительна как пропуск для неограниченного числа солдат и офицеров при переходе в плен Красной Армии.

Можно перейти также без пропуска. Надо только поднять вверх руки и крикнуть «Я сдаюсь!» — после этого никто не будет в Вас стрелять. («Я сдаюсь!» означает: «Ich ergebe mich!») Сдавайтесь! Спасайте Вашу жизнь!»

Неописуема та радость, которую мы испытали, с грехом пополам разобрав этот текст. В наше голодное и холодное повседневье вернулся высокий смысл. Родилось даже суеверие: неужели это правда? — как бы не спугнуть!..

Замечательно то, что эти потрясающие «последние известия» предназначались не нам, а нашему противнику. Они прямо предупреждали его о неизбежном поражении и предлагали гуманный выход. Волшебное действие этой листовки состояло в том, что мы, русские, прочитав ее и еще находясь в плену, уже чувствовали себя победителями. Такова была до времени скрытая «советская способность к сопротивлению», наконец-то проявившая себя в действии.

Приказ Верховного Главнокомандующего по войскам Донского фронта 2 февраля 1943 года. Заголовок составителя.

Сталинград я помню с семи лет. Летом 1940 года наша семья чуть не осталась там жить. В конце апреля 1942 года я с матерью был в гостях у сталинградских друзей, которые, как о чем-то пугающе-несуразном, рассказывали о первом налете вражеской авиации. А в августе 1943 года, уже после великой битвы мы несколько суток провели рядом с разбитым сталинградским вокзалом, ночуя среди кочевой людской массы, у самого железнодорожного полотна.

Царила сухая южная жара. Близ станции кипела жизнь. Плотники срочно достраивали временный деревянный вокзал. Шла бойкая торговля щекастыми местными помидорами и холодной водой. Несмолкаемым гомоном полнился огромный пестрый бивак тех, кого на железной дороге сухо именуют пассажирами, в котором была представлена вся воюющая Россия. А Сталинград (или, вернее, его руины) стоял печально пуст.

Привокзальная площадь имела фантастический вид. Казалось, чья-то мощная рука насыпала ее сверху до краев остатками всяческой техники. От этого несуразного скопления металлолома в центр уводила тщательно выметенная и совершенно безлюдная улица Гоголя. Слева разорением белел особнячок музея обороны Царицына. По обе стороны улицы рваными скалами возвышались куски знакомых зданий, и весь этот хаос окутывала давящая тишина. Все выглядело бы, как театральная декорация, если бы не доносимый время от времени ветровыми полосами смертный дух из- под кирпичных осыпей. До самой площади Павших Борцов я не встретил ни души. Но был не один. По самой середине мостовой впереди меня не спеша, по-хозяйски двигалась большая крыса...

На площади вокруг еще довоенного обелиска, поставленного над братской могилой героев гражданской войны и иссеченного осколками Отечественной, я увидел много его свежих фанерных повторений с красными звездами. Война не пощадила ни картинную галерею, ни театр — уцелел только один изуродованный, но все еще грозный лев.

На обратном пути я подошел к универмагу. На стене был прикреплен рукотворный плакатик, на котором указывалось, что здесь пленен Паулюс. Оглянувшись и убедившись, что рядом никого нет, я даже спустился в подвал, но, не найдя в нем ничего, кроме темноты и бесприютности, поспешил вернуться на свет.

Может быть, именно тогда меня в первый раз посетило то своеобразное чувство, которое возникает в местах особого сгущения и накала человеческих страстей, когда они уже разрешились и ушли отсюда. Будь то жилые комнаты Помпеи или камень на римском форуме, где лежало еще теплое тело Цезаря, Монплезир в Петергофе или трибуна ленинского Мавзолея — на всем этом остается печать вечности и невозвратности, торжества и скорби, — свойство подлинной истории. С тех пор я не был в Сталинграде и не знаю, попаду ли в него вообще. И не потому что не хочу увидеть выросший на месте известного мне города новый и незнакомый, а потому, что боюсь увидеть Сталинград, позабывший или, хуже того, предавший себя.