Юрий Мухин - Человеческий фактор

Поэтому тем читателям, которых очень возмутила статья «Ученик», следует задуматься — а что их толкает на защиту Жукова? Не сознание ли собственной ничтожности? Нет, должен разочаровать таких читателей, собственную ничтожность славой предков не прикроешь. Ни действительной, ни мнимой.

Давайте задумаемся — а зачем нам вообще нужны герои? Ответ естественен — чтобы брать с них пример, повторять их подвиги. Скажем, не выдать товарищей, как Зоя Космодемьянская, или погибнуть за товарищей, как Матросов или Талалихин.

Зоя Космодемьянская

А какие подвиги Жукова читатели хотели бы повторить? Ведь кроме сомнительного Халхин-Гола у Жукова почти всю войну идут общие слова «был, командовал, подписал приказ» и даже (в объяснительной записке Жданову) «обслуживал фронта».

Давайте я на примере поясню о каком подвиге идет речь.

В 1941 г. Гитлер как стратег перехитрил советский Генштаб и Сталина. Разгадать, как он проведет компанию 1941 г. не смогли — он ударил там, где его не ждали. В 1942 г. он снова перехитрил Сталина — его удара на юге снова не ждали. В 1943 г. Сталин разгадал стратегический план Гитлера и не дал себя поймать на преждевременном наступлении с Курской дуги. Дождался наступления немцев, перемолол их силы на нашей обороне и только тогда начал наступать.

А в 1944 г. Сталин перехитрил Гитлера как стратег, но об этом пишут за рубежом, а у нас то ли не понимают этого, то ли умышленно не вспоминают. Дело в том, что по конфигурации советско-немецкого фронта, летнее наступление 1944 г. следовало вести с Украины, с юга вдоль Вислы. Именно здесь местность, дороги и прочие условия благоприятствовали для наступления. И именно в этом районе немцы сосредоточили к лету все свои стратегические резервы. Поскольку, по мнению Гитлера, только дурак мог наступать через Белоруссию — леса, болота и дивизии группы армий «Центр» делали это направление абсолютно бесперспективным. Но если бы было можно прорвать в этом месте оборону группы армий «Центр», то за нею у немцев почти не было войск, а это давало возможность и уничтожить эту группу полностью, и быстро занять огромные территории, пока немцы не подтянут сюда с юга резервы. Сотни тысяч советских солдат спас бы этот план. Но как прорвать оборону немцев в Белоруссии?

Таким образом, осуществление этого стратегического замысла стало полностью определяться осуществимостью оперативного — найдется ли у Красной Армии полководец, который предложит план быстрого прорыва обороны немцев в Белоруссии? Поскольку в случае замедления прорыва немцы успели бы перебросить в Польшу и Белоруссию войска с юга.

Такой план предложили Жуков и Василевский, и Сталин с ними согласился. Но Рокоссовский, командовавший фронтом, которому и надо было осуществить этот прорыв, предложил свой план, к тому же бросавший вызов военным канонам. Сталин заколебался. Жуков и Василевский выступили против плана Рокоссовского. Наступил момент, перед которым все трагедии Шекспира выглядят водевилями.

Если Сталин ошибется, то тогда в летней кампании 1944 г. сотни тысяч советских солдат и офицеров погибнут зря; если примет правильное решение, то у немцев наступит агония. Сталин медлил. Он дважды отправлял Рокоссовского в соседнюю комнату подумать и отказаться от своего плана. Но Рокоссовский стоял на своем. И Сталин принял его план, несмотря на то, что он «противоречил» военной науке, несмотря на то, что против выступал Генштаб и Жуков. Это мало кто понимает, но это и есть подвиг — то, на что решаются очень немногие. Реализация плана Рокоссовского показала, что это действительно план победы. В ходе операции опробовался и план Жукова с Генштабом. Опыт подтвердил — их план вел к поражению.

А теперь оцените Рокоссовского. Один против всех! Против авторитетов, против начальников. А стоило ему согласиться — и никакой ответственности, что бы ни произошло. Победили — подставляй командующий фронтом грудь под награды. Потерпели поражение — а при чем тут Рокоссовский? Это же ведь не его план. Представьте, а если бы мы потерпели поражение не прорвав оборону или прорвав ее слишком поздно? Ведь сколько смертей легло бы на совесть автора плана — Рокоссовского. Я уже не говорю о внешнем позоре — ведь Жуков бил бы себя в грудь и кричал: «Не послушали меня, великого полководца!» Уж точно не молчал бы.

Вот подвиг Сталина и Рокоссовского мне понятен, и я хотел бы его повторить, хотя спаси Господь Россию от такой необходимости. А какие из жуковских подвигов повторять — я не знаю. Тем более, что в описании его апологетов они похожи на анекдоты.

Вот его шофер А. Н. Бучин рассказывает Н. Н. Яковлеву (вместо военного училища поступившему в 1944 г. в МГИМО и ставшему там профессором истории), как Жуков опробовал построенный для него специальный поезд вылазкой в «двадцатых числах декабря» 1942 г. на Юго-Западный фронт, где заканчивалась Среднедонская операция (16—30 декабря), одна из операций Сталинградской битвы.

«Машины сгрузили, и на безотказном „хорьхе“ мы колесили несколько дней по зимним степным дорогам, где заблудиться ничего не стоило. Несколько раз находили верную дорогу только благодаря сказочной способности Г. К. Жукова ориентироваться…

Какая-то мутная была поездка. По опустевшим дорогам, фронт ушел вперед, подолгу разыскивали нужные штабы и части. Снег милосердно покрыл шрамы войны, но не везде. Стояли сильные морозы, и трупы убитых и замерших красноармейцев и вражеских солдат иногда застывали в жутких позах».

Обычно Бучин упоминает командующих, к которым Жуков заезжал в других поездках, а здесь ни малейшей информации даже о том, встречался ли Жуков хотя бы с командующим фронтом Н. Ф. Ватутиным. На дорогах видели колонны пленных итальянцев и трупы. Это все о войне. Зато:

«Предельно усталые мы возвращались в поезд, так и простоявший на станции Анна. В вагоне посапывал самовар. Отогревались, гоняя чай до седьмого пота. Приятное занятие прервало приглашение в салон-вагон. За столом Георгий Константинович и Лида Захарова. „Вот что, Александр Николаевич! — серьезно сказал он. — Вы, говорят, поете. Спой!“

В эту поездку Бедов, по просьбе Жукова, нашел разбитного паренька учить генерала армии играть на баяне. Я немного пел, подражая Лещенко. Напел, кажется, „У самовара я и моя Маша“. Жуков одобрил: „Хорошо поешь!“ Лида похлопала в маленькие ладошки, и с тем был отпущен отдыхать.

На станции Анна единственный раз за всю войну Георгий Константинович распорядился делить „трофеи“. При разгроме итальянской армии где-то на складе захватили бочку рома и привезли к нашему поезду».