Александр Стыкалин - Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе

«У истоков всех великих демократий стоят революции – революции, в ходе которых порой слетали королевские головы», – писал в 1945 году Иштван Бибо. «Революции эти, – продолжает он, – не обязательно связаны с определенными этапами в общественно-экономическом развитии: социальные и экономические переходы могут происходить и без больших политических потрясений, но для того, чтобы можно было говорить о демократии […], непременно должна свершиться единственная революция – революция человеческого достоинства». [6]Под политическими революциями, как правило, понимают поворотные пункты в историческом развитии, когда вовлекаются в действие широкие массы, выступающие под лозунгами демократических свобод, создания более совершенного демократического устройства. Нередко всё это сопряжено с насилием, заставляя вспомнить чарующие и вместе с тем пугающие образы Великой Французской революции 1789 года. В повестку дня политических революций неизменно ставятся и требования модернизации и прогресса – решение этих задач в принципе достижимо и при недемократических политических системах, однако демократические формы устройства обеспечивают более благоприятные для человека условия их осуществления. Венгерский «1956 год» соответствует такому пониманию революции, ведь в результате тех событий был разрушен, пусть не до самых оснований, весь прежний порядок, при котором политические свободы жестоко подавлялись во имя воплощения туманной утопии, а вместо строгого выполнения законности и демократических процедур существовал произвол власти, причем власти, подчинившей страну интересам внешней силы – империи, в основе которой лежала иная культура. Заложенный в той революции потенциал не был реализован, то подлинно новое, что должно было прийти на смену свергнутому режиму, предстает перед нами в неоформленном виде. Венгерский «1956 год» не только был развилкой, открытой для реализации разных альтернатив, но нес в себе многозначное содержание. Его можно трактовать и как мощное антитоталитарное восстание, и как попытку возвращения к идеалам либеральной демократии, и как эксперимент, устремленный в будущее, осуществлявшийся во имя более справедливого социалистического устройства, основанного на принципах подлинного самоуправления, и как яркое проявление борьбы против ущемления национального достоинства.

Вниманию читателя предлагается полтора десятка собранных под одной крышей очерков, объединенных общей темой – «Венгрия. Кризис осени 1956 года». В нашей книге речь идет отнюдь не только о происходившем на улицах Будапешта в те драматические дни. И не только о внешнеполитических аспектах событий, приковавших к себе внимание всего мира – достаточно сказать, что именно собирательный образ венгерского повстанца стал «человеком года» (1956 года) по версии американского журнала «Тайм». В центре нашего внимания находятся также долгосрочные последствия тех событий для Венгрии, советского блока, межблоковых отношений, осмысление и учет венгерского опыта 1956 года в политической практике последующих десятилетий, основные тенденции международной историографии. Книга продолжает и развивает на обширном фактическом материале тему, разработке которой была посвящена моя монография 2003 года «Прерванная революция. Венгерский кризис 1956 года и политика Москвы». В отличие от той монографии, пытавшейся создать целостный образ этого заметного события европейской истории второй половины XX в., уделив вместе с тем основное внимание советскому фактору, новая книга сосредоточена на более углубленном изучении отдельных, существенных с точки зрения автора, аспектов «венгерской трагедии», рассмотренных в 60-летней исторической перспективе.

Речь в книге идет о событиях, которым посвящены многие сотни работ, опубликованных в разных странах мира; в самой же Венгрии они до сих пор привлекают внимание не только историков, но и политиков, публицистов, широкого общественного мнения. О том, насколько жива в сегодняшнем венгерском обществе память об осени 1956 года, автор многократно имел возможность убедиться, бывая в Венгрии. Так, в дни, когда отмечалось 50-летие «будапештской осени», в октябре 2006 года, состоялись мощные антиправительственные демонстрации. Хотя мотивы, заставившие в этот раз людей выйти на улицу (недовольство неэффективной экономической политикой социалистического правительства Ф. Дюрчаня), не имели ничего общего с истоками событий полувековой давности, манифестанты воспринимали и позиционировали себя как продолжатели своеобразно ими интерпретированных традиций осени 1956 года, поскольку им это пытались внушить современные политики.

Споры о сущности, значении и последствиях тех событий не утихают, и мнения высказываются совершенно разные. Так, Имре Кертес, первый венгерский лауреат Нобелевской премии по литературе, в одном из эссе заметил, что не надо переоценивать значения тех событий, поскольку они в сущности ничего не изменили в мире. Но, с другой стороны, о мировом значении «будапештской осени» писали выдающиеся интеллектуалы XX века – Жан-Поль Сартр и Альбер Камю, Ханна Арендт и Раймон Арон, Дьердь Лукач и Агнеш Хеллер, Клод Лефор и Иштван Бибо. Международное значение тех событий видится нам в том, что после ноября 1956 года обе сверхдержавы – СССР и США – должны были вести свою внешнюю политику по-другому, с учетом венгерского опыта. Венгерский кризис, как мы пытались показать на страницах этой книги, стал испытанием на прочность, своего рода пробным камнем, ялтинско-потсдамской системы международных отношений, сложившейся по итогам Второй мировой войны. В Москве убедились в том, что локальный конфликт внутри советской сферы влияния может быть разрешен Советским Союзом силовым путем и это не вызовет жесткой ответной реакции со стороны США и их союзников и не приведет к большой войне. В свою очередь, в Вашингтоне могли убедиться в непродуктивности концепции «освобождения» стран Восточной Европы из-под «ига Москвы», с которой выступала администрация Д. Эйзенхауэра. Она заменяется в 1960-е годы более гибкой и реалистичной концепцией «наведения мостов». Опыт венгерских событий 1956 года должны были учитывать и оппоненты коммунистических режимов в странах советской сферы влияния. Убедившись в бесперспективности вооруженного восстания при существующей расстановке сил в мире, они обратились к поискам иных, политических, а не силовых методов придания существующей общественной системе более «человеческого лица». Венгерский вызов, вопреки всей обновительной риторике XX съезда КПСС, продемонстрировал неготовность официальной Москвы к решительной смене методов осуществления контроля над своей сферой интересов в Восточной Европе, нетерпимость к слишком явному отходу своих союзников от образцовой советской модели общественного устройства. Этот вызов оказал несомненное влияние и на внутриполитическую ситуацию в СССР, породив в сознании советской партократии контрреформаторский «венгерский синдром», сдерживавший процессы десталинизации советского общества. Этот синдром зримо присутствовал в нем по крайней мере до февраля 1984 года, пока был жив Ю. В. Андропов, который, будучи послом СССР в Венгрии в 1954–1957 годах, сумел превратить «венгерскую трагедию» в трамплин для головокружительного карьерного взлета.