Николай Платошкин - История Мексиканской революции. Выбор пути. 1917–1928 гг. Том 2

По всем этим причинам пропаганда коммунистов была двоякой: они критиковали власти за одни меры и хвалили за другие. Первоначально, особенно в 1925 году, коммунисты явно перебирали с критикой Кальеса, называя его, как мы помним, «лакеем американского империализма». Это происходило как раз в то время, когда Кальес защищал от США свой «нефтяной закон». Позднее коммунисты отказались от использования в адрес президента столь сильных выражений. V съезд КПМ в мае 1927 года уже абсолютно верно квалифицировал правительство Кальеса как правительство «строительства национального капитализма» и «мелкую буржуазию у власти». [653]

Что до «государственного профсоюза», компартия провозгласила в целом верный лозунг: «Да здравствует КРОМ! Долой ЦК КРОМ!» Проводилась линия по усилению влияния среди местных организаций КРОМ, тем более что многие деятели официальных профсоюзов были возмущены соглашательством и личным обогащением профсоюзной верхушки. Однако при фактическом отсутствии в КРОМ свободных выборов руководства и активной помощи властей группе Моронеса коммунисты, конечно же, не могли всерьез рассчитывать на отстранение последнего от кормила КРОМ мирным путем. Тем более что, как уже упоминалось, группа Моронеса проводила в профсоюзах регулярные чистки, исключая всех, кого можно было заподозрить в симпатиях к компартии. В своей критике верхушки КРОМ коммунисты иногда перегибали палку, чем только помогали Моронесу. Например, лидеров КРОМ называли друзьями Муссолини, а сам КРОМ – «левой разновидностью фашизма». Если учесть методы физической расправы КРОМ с соперниками в рабочем движении, эта характеристика, может, и была оправданной, но она отталкивала от компартии рядовые массы рабочих-кромистов.

КПМ по-прежнему пользовалась довольно большим авторитетом среди железнодорожников. Во время их забастовки летом 1925 года против реприватизации железных дорог в компартию вступили несколько десятков рабочих (большое событие для партии, в которой было менее тысячи членов). В ноябре 1926 года именно благодаря влиянию коммунистов железнодорожники отказались от цехового принципа и образовали Конфедерацию работников транспорта и связи (КТК) – крупнейший независимый профсоюз Мексики. Лидером КТК стал союзник компартии левый синдикалист Барриос. КТК, как уже упоминалось, решила провести в 1927 году конгресс профсоюзного единства. Однако после поражения подавленной властями забастовки железнодорожников осенью 1926 года конфедерация распалась, а левых отстранили от руководства профсоюза железнодорожников.

Компартия пользовалась большим влиянием и среди самых боевых крестьянских лиг Мексики, чему придавало особенную важность то, что многие лиги поддерживались местными прогрессивными губернаторами. В ноябре 1926 года, как уже упоминалось, была основана Национальная крестьянская лига, председателем которой стал коммунист Урсуло Гальван. В рядах организации насчитывалось более 300 тысяч крестьян. На учредительном конгрессе лиги коммунистам пришлось выдержать серьезный спор с главным идеологом аграризма в стране и близким другом Обрегона Сото-и-Гамой. Последний выступил с резкой критикой СССР, но получил отповедь видного историка, коммуниста Рамоса Педруэсы. «В России нет латифундистов, потому что не существует частной собственности на землю, ибо последняя принадлежит только тем, кто ее обрабатывает. Советская Красная Армия является антимилитаристской, так как ее миссия – защита мирового пролетариата от империалистического капитализма… Русская женщина пользуется равными правами с мужчиной и получает такую же зарплату…» [654]Учредительный конгресс Национальной крестьянской лиги завершился пением «Интернационала». Девизом лиги стал основной лозунг Эмилиано Сапаты: «Земля и свобода».

Однако в целом влияние коммунистов в лиге основывалось на личной популярности крестьянских вожаков, примкнувших к компартии. В самой компартии из примерно тысячи членов крестьян было около 50. Ошибкой коммунистов являлось то, что они вели работу только среди крестьян-общинников.

Несмотря на всю сложность и противоречивость взаимоотношений между Кальесом и коммунистами, компартия оказала президенту безоговорочную поддержку в период самых тяжелых для правительства испытаний, когда оно столкнулось с масштабным реакционным мятежом, получившим название «движение кристерос».

По господству католической церкви в Мексике был нанесен сильный удар еще во время гражданской войны между либералами и консерваторами в середине XIX века. Католическое духовенство стойко поддерживало консерваторов, а затем и французских интервентов. Конституция 1857 года лишала церковные организации недвижимости. Однако при Диасе, который тоже формально был либералом, между государством и церковью началось постепенное сближение, хотя никаких послаблений на законодательном уровне принято не было.

После убийства лидера мексиканской революции Мадеро в феврале 1913 года церковь поддержала военную диктатуру Уэрты. Когда Уэрта бежал за границу в 1914 году, его примеру последовали многие епископы. В борьбе Каррансы с Сапатой и Вильей церковный вопрос также имел немаловажное значение. И Сапата, и Вилья терпимо относились к религии, так как большинство их бойцов были крестьянами, считавшими католическую веру основой своего жизненного уклада. Поэтому солдаты Сапаты в конце 1914 года входили в Мехико с изображениями покровительницы Мексики девы Марии Гуадалупе. Карранса использовал это для того, чтобы представить своих противников наймитами реакции. Окружение самого Каррансы состояло из городских жителей среднего класса, среди которых отрицательное отношение к религии было признаком хорошего тона и служения прогрессу. Многие мексиканские интеллектуалы и офицеры новой революционной армии были атеистами, причем воинствующими, масонами или протестантами.

Естественно, при обсуждении победившими каррансистами новой Конституции церковный вопрос занял основное место. Главную роль в формулировке «церковных» статей основного закона (3, 27 и 130) играл будущий коммунист и один из самых радикальных генералов конституционалистской армии Мухика. Карранса, которого волновали прежде всего отношения собственности в стране, первоначально считал церковный вопрос второстепенным и был склонен уступить здесь мнению левого большинства конституционного Конвента в Керетаро.

Новая Конституция подтверждала запрет на владение церковью любой недвижимости. Все храмы, а их в Мексике было около 7 тысяч, объявлялись собственностью нации. Распускались монастыри и католические ордена. Запрещалось религиозное обучение, не разрешалось проведение любых актов богослужения вне стен церквей. В проповедях запрещалось касаться любых политических тем, а тем более критиковать власти и Конституцию. Организации, в названиях которых были использованы религиозные понятии, запрещались. Все священнослужители лишались избирательных прав. Наконец, особое недовольство церкви вызвало положение Конституции, по которому власти оставляли за собой право допускать или не допускать к богослужениям тех или иных священников путем их обязательной регистрации.