Николай Платошкин - История Мексиканской революции. Выбор пути. 1917–1928 гг. Том 2

Обрегон, тем не менее, активно, хотя и не публично расширял собственную политическую базу. После образования КРОМ генерал немедленно установил с этой организацией плотный контакт. Он знал Моронеса еще по деятельности последнего в «Доме рабочих Мехико». Моронес прекрасно помнил, что именно Обрегон в 1915 году пошел на контакт с рабочими столицы и санкционировал создание «красных батальонов». В августе 1919 года Моронес и Обрегон заключили секретное соглашение. Согласно этому пакту КРОМ обязывался активно поддерживать президентскую кампанию Обрегона. В обмен Обрегон в случае избрания соглашался на создание Министерства труда, которое должен был возглавить человек по выбору КРОМ (фактически по выбору Моронеса). Вплоть до создания этого ведомства представитель КРОМ должен был возглавлять Министерство промышленности и торговли. Обрегон в качестве президента обязывался также минимум раз в неделю принимать лидера КРОМ и консультироваться с ним по всем вопросам, связанным с положением пролетариата в стране.

Показательно для политической культуры тогдашней Мексики то, что пакт Моронес – Обрегон держался в секрете. Все уделяли внимание внешним приличиям: открыто обещать какие-либо блага в обмен на политическую поддержку было неуместно. Считалось, что кандидат должен выдвинуть программу, соответствующую своим политическим убеждениям, а затем уже политическим силам в зависимости от собственных взглядов предстояло решать, устраивает их такая программа или нет. В этом смысле пакт КРОМ с Обрегоном подтверждал беспринципность и прагматизм последнего, которые так презирал Карранса.

Президент не просто внимательно следил за тем, как Обрегон исподволь укрепляет свои позиции. У самого Каррансы тоже был определенный план действий на предвыборный период. Прежде всего следовало укрепить внутриполитические позиции правительства, что в условиях того периода означало «умиротворение» мятежных штатов. Что касается внешней политики, то Карранса всегда был готов разыграть националистическую карту, надавив на нефтяные компании США, если бы ему потребовалось сплотить нацию (естественно, вокруг собственной персоны).

Однако не приходится сомневаться: Карранса на самом деле был настоящим мексиканским патриотом и ни за что не пошел бы на компромисс в отношении национального суверенитета страны. «Дон Венус» не испугался прибытия 14 апреля 1918 года шести военных кораблей США в Тампико. (Лансинг в то время советовал президенту Вильсону сконцентрировать в техасских портах Гальвестон и Корпус-Кристи экспедиционный корпус для оккупации всех нефтепромыслов Мексики.)

Экономическое положение страны к концу 1918 года явно улучшалось. Первая мировая война и послевоенное восстановление Европы привели к росту спроса, а следовательно, и цен на мексиканские нефть и драгоценные металлы, прежде всего серебро. Правда, сокращался спрос на медь (на 60-65 %) и хенекен. Но в общем бюджетные доходы росли. Лето 1918 года, в отличие от нескольких предыдущих, которые выдались очень засушливыми, принесло дожди, и урожай в целом позволял прокормить страну.

В конце года до Мексики докатилось страшное мировое бедствие – эпидемия гриппа-«испанки». В обычное время грипп не имел большого значения, однако измученное войной, революциями и голодом население мира умирало сотнями тысяч. В Мексике подобной эпидемии не было никогда. Только в армии из 125 тысяч военнослужащих гриппом переболели 25 тысяч, 1862 из которых умерли. Всего в стране жертвами эпидемии, по разным оценкам, стали около пять миллионов человек, то есть примерно каждый третий житель страны, из которых скончались более 400 тысяч. [67]

Однако Карранса поспешил извлечь политическую выгоду даже из такого страшного бедствия. Дело в том, что особенно сильно от гриппа пострадал обескровленный войной, голодом и блокадой федеральных сил непокоренный Морелос. Больные имелись там в каждом доме, а лекарств, да и просто хорошего питания не хватало. Карранса решил, что представляется прекрасная возможность раз и навсегда покончить с Сапатой (столичные мексиканские газеты со злорадством писали, что «испанка умиротворяет Морелос».)

Сапата, которого пресса Мехико продолжала именовать «варваром» или «Аттилой», очень сильно досаждал «дону Венусу». Во-первых, Сапата в обращениях к нации не прекращал клеймить предавшего революцию «гражданина Каррансу». С учетом обострения противостояния с Обрегоном такая пропаганда могла стать опасной. Во-вторых, Карранса был в курсе попыток помощника Сапаты Маганьи наладить непосредственный контакт с Обрегоном через Аарона Саенса и Либерально-конституционалистскую партию. Наконец, не укрылась от Каррансы и активная дипломатическая деятельность командующего Освободительной армией Юга. Через своих представителей в США и на Кубе Сапата активно пытался представить Каррансу как агента «кайзеризма», что в условиях разгрома Германии могло также оказаться для «дона Венуса» небезопасным.

Здесь стоит отметить огромное внимание, которое Сапата уделял международным контактам. В мире того периода к мексиканской революции вообще не относились как к революции. Мировая пресса считала, что в стране идет обычная латиноамериканская борьба за власть, только немного затянувшаяся. Интересно, что такой точки зрения придерживались не только европейские СМИ, традиционно поглядывавшие на Латинскую Америку свысока. Даже уругвайские или чилийские газеты писали о «варварской Мексике».

Между тем 14 февраля 1918 года Сапата отправил своему представителю на Кубе, бывшему революционному генералу Амескуе письмо, в котором рассуждал об общих чертах мексиканской и русской революций. [68]Он писал: «Мы все, человечество и дело справедливости, сильно выиграем, если народы Америки и нации Европы поймут, что общим делом революций в Мексике и России является дело гуманизма, высшие интересы всех угнетенных людей… Здесь и там мы видим крупных помещиков, жестоких, бесчеловечных, которые на протяжении жизни многих поколений эксплуатировали и мучали массы крестьян. Здесь и там рабы труда… начинают пробуждаться… чтобы отомстить.

Мистер Вильсон был прав, когда недавно воздал русской революции должное, охарактеризовав ее как благородную попытку обрести свободу. Было бы хорошо, если бы он не забывал собственных слов и понимал ясное сходство… а скорее, абсолютное тождество между этим движением и мексиканской аграрной революцией. Обе эти революции направлены против того, что Лев Толстой описал как «великое преступление»: бесчестной узурпации земли…

Неудивительно поэтому, что мировой пролетариат приветствует русскую революцию и восхищается ею, так же как он окажет полную поддержку мексиканской революции… когда осознает ее точные цели».