Геродот - История Древней Греции

38. Царь с войском был уже в пути, когда лидиец Пифий, перепуганный небесным знамением и возгордившийся получением даров, подошел к Ксерксу со следующими словами: «Я хотел бы, царь, кое о чем допросить тебя; тебе это сделать легко, а для меня оно было бы очень важно». Ксеркс менее всего догадывался, о чем хотел просить его Пифий, поэтому обещал исполнить просьбу и сказать, чего он хочет. Тогда Пифий смело сказал: «У меня, владыка, есть пять сыновей и всем им выпал жребий идти с тобой в поход на Элладу. Ты, царь, сжалься надо мной во внимание к моим преклонным летам и освободи от военной службы одного из сыновей, самого старшего: пускай он примет на себя заботы обо мне и моих богатствах. Четырех сыновей возьми с собой; замыслы твои да исполнятся, и ты возвратишься домой».

39. Ксеркс в сильном гневе отвечал: «Как дерзнул ты, подлый человек, упоминать о твоем сыне, когда я сам иду на войну в Элладу с моими сыновьями, братьями, родственниками и друзьями, ты, раб мой, которому следовало бы идти за мной всем своим домом, вместе с женой? Знай же следующее: дух человека живет в его ушах; если он слышит доброе, то преисполняет тело наслаждением, а слышит злое – закипает гневом. Хотя ты сделал доброе дело и изъявлял готовность сделать другое подобное, но не тебе хвалиться тем, что в великодушии ты превзошел царя; когда же, переменившись, ты проявляешь наглость, то подвергнешься наказанию, не такому, какое заслужил ты, а меньшему. Узы гостеприимства спасают тебя и четырех сыновей твоих; ты будешь наказан смертью одного из сыновей, наиболее тобою любимого». Тотчас после этого царь велел тем лицам, на которых лежала эта обязанность, отыскать самого старшего сына Пифия и рассечь его пополам, потом половины трупа положить по обеим сторонам пути, одну половину направо от дороги, другую налево, а войско должно было проходить между ними. Приказание было исполнено, и войско прошло дальше.

40. Впереди шли носильщики и вьючный скот; за ними следовало составленное из всевозможных народностей войско, смешанное, без разделения по народностям. Когда прошло больше половины войска, образовался промежуток, и воины не шли вместе с царем. Впереди царя шла тысяча отборных персидских всадников. За ними следовала тысяча воинов, вооруженных копьями, также выбранных из всех персов; они шли с копьями, опущенными к земле; дальше шли десять священных лошадей, так называемых нисейских, в прекраснейшей сбруе. Нисейскими называются лошади вот почему. Есть в Мидии обширная равнина по имени Нисей; на этой-то равнине и водятся величественные лошади. За десятью лошадьми следовала священная Зевсова колесница, которую везла восьмерка белых лошадей; позади этих лошадей шел пешком возница с уздой в руках, ибо никто из людей не достоин всходить на колесницу. За священной колесницей следовал сам Ксеркс в боевой колеснице, заряженной нисейскими лошадьми; подле него шел возница по имени Патирамф, сын перса Отана.

41. Так выступил Ксеркс из Сард. Из боевой колесницы он, когда хотел, переходил в колесницу более удобную для дороги. Позади его шли копьеносцы, храбрейшие и знатнейшие из персов, числом тысяча, с поднятыми копьями. Далее следовала другая тысяча всадников из отборных персов; наконец, за этой конницей шло десять тысяч пехоты, выбранной из числа прочих персов. Тысяча человек пехоты имели на своих копьях вместо нижних острых концов золотые гранатовые яблоки. Эти воины кольцом окружали остальных воинов. Девять тысяч человек шли в середине и имели на копьях серебряные гранатовые яблоки. Впрочем, золотые гранатовые яблоки имели и те воины, которые шли с опущенными к земле копьями, тогда как те, что были ближе к царю, имели на копьях золотые яблоки (вместо гранатов). За этими десятью тысячами следовало десять тысяч персидской конницы. За конницей оставалось свободное пространство в целых два стадия, и наконец, шло смешанной толпой остальное войско.

42. Путь свой из Лидии войско направило к реке Каик и в Мисийскую землю. Отправившись от Каика, войско оставило с левой стороны гору Кану и через Атарней прибыло в Карену. Отсюда оно прошло через фиванскую равнину и миновало города Атрамиттий и пеласгийский Антандр; затем, оставив влево гору Иду, войско вступило в Троянскую землю. Во время ночной остановки под Идой над войском в первый раз разразилась гроза с молнией, погубившая очень много народу.

43. По прибытии войска к реке Скамандр – это была первая река со времени выступления войска из Сард, вода в которой иссякла и была недостаточна для утоления жажды и войска и скота, – Ксеркс пожелал взглянуть на замок Приама и поднялся к нему. Осмотрев замок и подробно расспросив тамошних жителей, Ксеркс принес в жертву Афине Троянской тысячу быков, а маги совершили возлияние героям Троянской войны. После этого ночью военный лагерь был объят ужасом. С рассветом войско выступило оттуда, причем на пути его остались влево города Ретий, Офриней и Дардан, пограничный с Абидосом, а вправо тевкрские Гергифы.

44. Находясь в Абидосе, Ксеркс пожелал сделать смотр всему войску. Действительно, уже заранее устроен был в этом городе на холме высокий трон из белого мрамора собственно для царя; устроили его жители Абидоса по заблаговременному распоряжению Ксеркса. Он сел здесь и, глядя сверху по направлению к берегу, смотрел на сухопутное и морское войско; при этом возымел желание посмотреть и морское сражение. Когда такое сражение произошло и победу одержали сидонские финикияне, царь остался доволен и сражением, и войсками.

45. При виде того, как весь Геллеспонт покрыт кораблями, как все побережье и вся абидосская равнина полны народом, Ксеркс назвал себя блаженным, а потом заплакал.

46. Слезы заметил дядя его Артабан, который вначале свободно высказал свое мнение Ксерксу и отговаривал его от похода на Элладу. Заметив слезы Ксеркса, он спросил его: «Как различно, царь, твое теперешнее поведение от того, что сделано тобой немного раньше: тогда ты объявил себя блаженным, а теперь плачешь». «Скорбь овладела мной, – отвечал Ксеркс, – когда я подумал, как вообще коротка человеческая жизнь, если из такого множества людей ни один не доживет до ста лет». «В жизни нашей мы терпим и другое, более печальное, – возразил Артабан. – При всей краткости жизни нет ни одного такого счастливца ни из этих, ни из прочих людей, который бы не один, а много раз не пожелал скорее умереть, нежели жить. Постигающие нас несчастья и мучающие нас болезни делают то, что и краткая жизнь кажется нам долгой. Поэтому смерть становится для человека желаннейшим убежищем от тягостей жизни; божество, позволив вкусить нам сладость существования, оказывается завистливым к нему».