Александр Зимин - Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в.

Очень важны наблюдения Александра Александровича относительно практической деятельности Боярской думы, которая играла наряду с великим князем большую роль в осуществлении законодательных, судебных, военно-административных функций центральной власти. Но она, как показывает автор, редко заседала в полном составе (члены Думы служили наместниками, исполняли дипломатические и иные поручения, попадали в опалу и т. д.). В ее работе, помимо собственно бояр, участвовали окольничие, члены дворцовой администрации. Многие дела великий князь поручал «боярским комиссиям», в которые, помимо одного или нескольких бояр, входили дворецкие, казначеи и прочие представители дворцового ведомства, дьяки, наконец, лица, которым только на время (например, в ходе посольских переговоров) присваивали («сказывали») чин боярина. В конечном счете положение чинов Думы, их роль в формировании и проведении политики зависели от воли великого князя. Только в малолетство Ивана IV Боярская дума стала играть решающую роль во всех делах. Но и это, как известно, продолжалось недолго.

По своим общеисторическим выводам публикуемая книга Зимина близка к его же «Опричнине Ивана Грозного» и другим работам, в которых он пересматривает традиционные тезисы о завершении создания в России в XVI в. централизованного государства, показывает, что главная линия его внутреннего развития пролегала не по пути противоборства «боярства и дворянства» (а на дворянство опиралась-де великокняжеская, царская власть в борьбе с княжеско-боярской аристократией), а в борьбе с пережитками, остатками удельной старины, децентрализации. И в этом, как он пишет в публикуемом исследовании, крепнущее российское самодержавие находило опору среди прочих социальных сил, и в старомосковском боярстве, и в служилых княжатах, которые постепенно и неуклонно подчинялись власти московских государей. Так историко-генеалогическое исследование, биографический справочник превращаются в фундаментальный труд с важными, во многом новыми наблюдениями и выводами общеисторического характера.

Зимин всю жизнь не покладая рук собирал знания, факты по истории России, обрабатывая их, занимаясь историописанием, создавая портреты исторических деятелей и целых эпох, он всегда оставался глубоким исследователем, тонким аналитиком, чутким на новые, неожиданные оттенки в сообщениях источников, их ошибки, противоречия, недоговоренности.

Творческий, исследовательский дар, присущий Александру Александровичу, раскрывается в его книгах и статьях, он передал его своим ученикам, последователям, ибо был убежден, что наука истории никогда не остановится в своем движении, пока жив род человеческий. За несколько дней до кончины, когда многочисленные ученики собрались у него в доме, они по его просьбе рассказывали о своем пути в науку. И он, знавший, что конец его жизни недалек, был искренне счастлив, сознавая, что молодые и не очень молодые ученые, его последователи, продолжают его дело сейчас и продолжат в будущем.

. . . Сорок лет тому назад в нашу небольшую студенческую аудиторию в утренний час семинарских занятий на втором курсе Московского государственного историко-архивного института вошел невысокий, худощавый, молодой (теперь я это понимаю!) человек, с бородой. И в первое, и в последующие занятия речь шла о старинных актах, клаузулах, а за ними, как мы быстро поняли со слов А. А. Зимина, стояли реальные люди — крестьяне с их болью и нищетой, бояре, князья с их привилегиями и богатством. Тесные стены комнаты в сознании моем раздвигались вширь, возникала обширная панорама жизни русского народа в далеком прошлом, и все это — по воле волшебника, чародея, который казался мне, тогда юноше 18—19 лет, мудрым и всеведущим старцем. А «старцу» в ту пору было 27 лет! Он выглядел в моих глазах, и, думаю, не только в моих, олицетворением науки истории, научного знания, исследовательского поиска. Завораживали его тонкое, одухотворенное лицо и глаза, пытливые, углубленные в свой внутренний мир видений и образов, то серьезные, то вдруг веселые, насмешливые. Лицо и глаза Ученого.

Авторитет Зимина среди нас, студентов, начинающих ученых, был непререкаем. Шли годы, бывшие слушатели Александра Александровича защищали кандидатские и докторские диссертации, публиковали статьи и книги. И всех их сопровождали в науке мудрые и проницательные глаза Зимина, его то доброе, поощрительное внимание, то строгое, требовательное отношение — смотря по тому, что и как делали в науке его ученики и последователи, друзья и коллеги.

Когда люди стареют, разница в возрасте, как известно, сглаживается. Научные работники моего поколения, и я в том числе, по прошествии двух-трех десятков лет стали, как и Александр Александрович, докторами наук, профессорами. Некоторые имели счастье быть с ним в хороших, добрых отношениях, перешли на «ты». Разница в 7—8 лет, которая сорок лет назад казалась огромной, потом «исчезла». Но не исчезли и не могли исчезнуть уважение, пиетет, восхищение перед могучим, ищущим, беспокойным талантом исследователя, учителя, человека. Эти чувства — в нас, они будут с нами всю жизнь, ибо такова сила таланта, такова власть науки истории над всеми, кто ищет правды и добра.

***

При подготовке рукописи книги к печати был проверен научно-справочный аппарат, переведены на новейшие издания ссылки на некоторые источники. Многие сноски были объединены.

Включенные в книгу генеалогические таблицы составлены А. А. Зиминым. [12] Характеристика источников генеалогических таблиц принадлежит перу А. А. Зимина. В их основу положены древнейшие редакции официальных родословных книг, в том числе Типографский родословец (конец XV в.), [13] ПСРЛ. Т. 24. С. 227—234. Летописная и Румянцевская редакции (40-е годы XVI в.) [14] Редкие источники по истории России. М., 1977. Вып. 2. и Государев родословец 1555 г. (по Бархатной книге). [15] Родословная книга князей и дворян российских и выезжих... (Бархатная книга). М., 1787. Ч. 1—2. В каждой из них есть дополняющие друг друга данные и вместе с тем дефекты, вызывающиеся различными причинами. Это не позволяет предпочесть ни одну из названных редакций. В ряде случаев легендарные части родословий опускаются, ибо вопрос об их достоверности — предмет специальных исследований, лежащих за рамками настоящего труда.

Родословные таблицы доводятся, как правило, до поколения, деятельность которого протекала в конце 30—50-х годах XVI в. Поколение, помещенное в Тысячную книгу 1550 г. и Дворовую тетрадь 50-х годов XVI в., в таблицах обычно не фиксируется.

Формула родословных книг «бездетен», означающая отсутствие сыновей; обозначается в тексте «б/д».