Коллектив авторов - Западная Белоруссия и Западная Украина в 1939-1941 гг.: люди, события, документы

В. Гжибовский срочно направил шифрованную телеграмму польскому МИД о разговоре с В. Потёмкиным, где сообщил, что отказался принять ноту советского правительства из-за указанных в ней мотивов, и выразил категорический протест против ее содержания [169] Polskie dokumenty dyplomatyczne. 1939: wrzesien-grudżien. Warszawa, 2007. S. 80 . В тот же день министр иностранных дел Польши Ю. Бек направил еще несколько шифрованных телеграмм. Одну из них — в польское консульство в Черновцах с указанием срочно передать в Париж, Лондон, Рим, Вашингтон, Токио, Бухарест открытую депешу следующего содержания: «Сегодня советские войска осуществили агрессию против Польши, перейдя границу в ряде пунктов значительными отделениями. Польские отделения оказали вооруженное сопротивление. В связи с перевесом сил ведут бои в отступлении. В Москве мы заявили протест [170] Имеется ввиду выше упомянутая телеграмма В. Гжибовского польскому МИД от 17 сентября. . Эти действия являются классическим примером агрессии».

Позже Ю. Бек сообщил польским посольствам в Париже и Лондоне о том, что В. Гжибовский отказался принять ноту В. Молотова и заявил протест против агрессии. Министр иностранных дел одобрил такую позицию посла и рекомендовал ему покинуть Москву. В телеграмме Ю. Бека далее говорилось: «Польское правительство, которое действует на территории Речи Посполитой в контакте с дипломатическим корпусом, заявило протест против советской инсинуации». Ю. Бек просил заявить правительствам Франции и Великобритании, что польское правительство ждет решительного протеста союзников против агрессии и оставляет за собой право выдвинуть требования в соответствии с существующими у нее с этими государствами договорами [171] Ibid. S. 95–96. .

В сообщении посольства Польши в Лондоне от 17 сентября в связи с нотой председателя СНК и наркома иностранных дел СССР В. Молотова советские действия квалифицировались как акт «прямой агрессии» и нарушение Советским Союзом своих международных обязательств, отвергались как надуманные приведенные в советской ноте причины этой акции (якобы «польское правительство перестало существовать и покинуло территорию Польши, оставляя польское население на территории за пределами зоны войны с Германией без защиты»), В сообщении упоминалось о «мощном сопротивлении со стороны польских вооруженных сил», «жестоких боях» около границы в районе Молодечно. Перечислялись международные соглашения, которые нарушил СССР в результате неспровоцированной агрессии против Польши: польско-советский договор о ненападении от 25 июля 1932 г., протокол о продлении этого договора от 5 мая 1934 г., согласно которому он действовал до 31 декабря 1945 г. [172] Dokumenty z dziejów polskiej polityki zagranicznej 1918–1939. Т. II 1933–1939. S. 261–262.

Обстоятельства «вручения» ноты советским правительством подробно освещались в заключительном рапорте В. Гжибовского министру иностранных дел польского правительства в эмиграции А. Залесскому, сменившего Ю. Бека, от 6 ноября 1939 г. Польский посол писал, что, когда В. Потёмкин закончил читать ноту, «я сразу сказал, что отказываюсь принимать содержание ноты к сведению и передавать ее моему правительству, а также заявляю самый категорический протест против ее содержания и формы». Он протестовал против одностороннего разрыва существующих взаимных договоров, подчеркивая, что ни один из аргументов, которые претендовали на оправдание превращения этих договоров в «свертки бумаги», не выдержали критики. В. Гжибовский назвал нелепыми утверждения ноты о положении национальных меньшинств в Польше, ссылаясь на то, что теперь не только украинцы и белорусы борются на польской стороне с Германией, но также чешские и словацкие отделения демонстрируют пример славянской солидарности, о которой так любил говорить В. Потёмкин. Польский посол неоднократно сравнивал положение Польши с тем, в котором находилась Россия в 1812 г., когда была вынуждена отдать врагам Москву, но, в конце концов, смогла победить агрессора. В заключение он пророчески констатировал, «его (И. Сталина. — В. С. ) политика нападения на Польшу, его соглашение с нацистской Германией и его тактика введения нас вплоть до последней минуты в заблуждение принесет Сталину и СССР самые отрицательные результаты».

Вступление советских войск на территорию Восточной Польши (Западной Белоруссии и Западной Украины) произошло в соответствии с дополнительным секретным протоколом к пакту Молотова-Риббентропа от 23 августа 1939 г. Накануне и во время сентябрьской кампании политические и военные круги СССР и Германии действовали совместно. Фактически с 17 сентября начался новый этап советско-германского внешнеполитического сотрудничества в решении польского вопроса. Он характеризовался координацией и взаимодействием военных и дипломатических акций СССР и Германии, направленных на реализацию секретных договоренностей относительно судьбы польского государства [173] См. подробнее о советско-германских переговорах по польскому вопросу накануне и после входа войск Красной Армии на территорию Польши: Kasztory A. Sprawy polskie w negocjaciach niemiecko-radzieckich z września 1939 r. // Niemcy w polityce międzynarodowej 1919–1939. Т. IV: Na przelomie pokoju i wojny 19.39-1941 Poznan, 1992. S. 405–419. .

Вопросы координации действий вермахта и Красной армии на территории Польши наиболее полно отражены в воспоминаниях немецких военачальников. В то же время из цензурных соображений эта проблематика почти не присутствует в мемуарах советских генералов и маршалов [174] См. Кривошеин С. М. Междубурье. Воспоминания. Белгород-Воронеж, 1964: Голиков Ф. И Об одной фальшивке немецко-фашистских генералов // Военноисторический журнал. 1959. № I. С. 71–84; Еременко А И. Помни войну. Донецк, 1971; Мельтюхов М. И. Указ. соч. С. 369–439. . Довольно подробно начало и ход советской военной кампании против Польши описываются в дневнике начальника Генерального штаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдера. В частности о событиях 17 сентября он записал, что во 2-м часу утра было получено сообщение о переходе Красной армией границы Польши, а в 7-м часу отдан приказ немецким войскам остановиться на линии Сколе-Львов-Владимир-Волынский-Брест-Белосток. В первой половине дня произошел обмен мнениями между штабами Главного командования сухопутных сил и Штабом верховного командования вермахта относительно будущей демаркационной линии [175] Гальдер Ф. Военный дневник, 1939–1940. М., СПб., 2002. С. 149–150. .

По словам Ф. Гальдера, 20 сентября, в среду, начались трения с Россией [176] Даже в серьезной западной литературе того и последующего времени Советский Союз некорректно назывался Россией или советской Россией, а все его жители назывались русскими. из-за Львова. Начальник оперативного отдела Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии А. Ёдль предлагал действовать совместно с русскими и неотложно улаживать разногласия на месте. В случае территориальных претензий немцы должны были очищать занятые территории. Тогда же было постановлено, что немецкие войска оставят Львов. Ф. Гальдер назвал 20 сентября «днем позора немецкого политического руководства». Немецкое командование, чтобы избежать обострения политической обстановки, приняло решение об окончательном определении демаркационной линии по реке Сан [177] Там же. С. 152–153. . Ф. Гальдер об этом эпизоде писал: «Форман [178] Представитель верховного главнокомандования вооруженными силами Германии при ставке Гитлера, подполковник. (докладывает). Для удовлетворения настойчивых требований Ворошилова фюрер принял решение об окончательной демаркационной линии [179] Далее Ф. Гальдер писал: ”Вечером 3.10 немецкие войска должны перейти окончательную демаркационную линию. Политические переговоры относительно точного начертания этой линии еще продолжаются” См.: Гальдер Ф. Указ. соч. С. 154. , о чем сегодня будет окончательно объявлено. Она проходит по р. Пяса, р. Нарев, р. Висла, железная дорога вдоль Сана, Перемышль (от Хырова до перевала — неясно). Фюрер хочет, чтобы впереди этой линии не погиб ни один наш солдат» [180] Там же. С. 153. .