Олег Гончаренко - Изгнанная армия. Полвека военной эмиграции. 1920–1970 гг.

Свидетель русской жизни в изгнании тех лет вспоминал: «Ни одна страна, как правило, не давала нам въездных виз, все двери были перед нами наглухо закрыты, а государственные и законодательные учреждения повсеместно заботились лишь о том, чтобы где только возможно урезать нас в правах, которыми пользовались граждане всех других стран мира» [69].

Правительства Балканских государств, осведомленные о житейских и финансовых трудностях русской эмиграции, утратившей своё значение в качестве единой вооруженной силы, в ответ на просьбы о помощи рассматривали в парламентах возможности применения низкооплачиваемой рабочей силы на собственных «стройках века». Темы малозатратного труда русских обсуждались на парламентских слушаниях, составив, в конце концов, списки тех непривлекательных задач, которые можно бы было переложить на плечи военных беженцев, и выполнять которые пренебрегало коренное население. Перечень фронта работ был передан в штаб Врангеля. Несмотря на столь выгодную экономикам Балканских стран оптимизацию финансовых и человеческих ресурсов в деле строительства дорог, обустройства и эксплуатации угольных шахт, в которые были вовлечены все способные к тяжелому физическому труду чины Русской армии, настроения местного населения были подвержены конъюнктурным колебаниям. По окончании большого проекта прокладки дороги или строительства какого-нибудь важного для экономики местности моста в адрес врангелевцев неслись заверения в «братском единстве славян». В период, когда задачи бывали в основном выполнены и военные эмигранты не вовлекались в разгребание очередных авгиевых конюшен чужой экономики, верх среди местного населения брали чувства сильнейшей ксенофобии и немотивированной агрессии. Свидетель её писал: «…часов в десять утра прибыли в хорватскую столицу Загреб. Тут… братья-хорваты заблаговременно организовали нам теплую встречу: перрон был густо заполнен разношерстным сбродом, который, едва остановился наш поезд, принялся бесноваться вокруг него, с дикой руганью и криками, из которых нам удалось понять лишь то, что мы проклятые белогвардейцы, всю жизнь пившие русскую народную кровь, а теперь приехавшие пить кровь хорватскую. В двери наших теплушек было даже запущено несколько камней…» [70]

В Болгарии на первых порах пребывания русских частей ситуация была немного иной: «Болгары в массе своей относились к нам доброжелательно, и… мы чувствовали себя как дома» [71], но благожелательное или по крайней мере нейтральное отношение к русским сохранялось лишь до поры. После расквартирования первых воинских подразделений правительство премьера Стамболийского установило с СССР дипломатические отношения. Представители ОГПУ, работавшие в стране под дипломатическим и консульским прикрытием, перешли в разряд основных советников правительства по взаимоотношениям с белыми эмигрантами. Предложенные ими болгарскому правительству меры по устрашению и запугиванию русских эмигрантов порой граничили в международной практике с тем, что называется «вмешательством во внутренние дела суверенного государства». Отмечавшие это в своих докладах на парламентских слушаниях политические деятели, не разделявшие приверженности правительства Стамболийского к дружбе с большевиками, по рекомендации советских дипломатов были высланы премьером за пределы страны или принуждены скрываться от преследований полиции. Главе государства царю Борису левые парламентские деятели порекомендовали не вмешиваться ни во что, фактически изолировав его от внешнего мира и рекомендовав не покидать пределы двора, дабы не провоцировать «возмущения пролетариата» [72].

Тридцатитысячная русская армия, расквартированная частями и гарнизонами по всей Болгарии и сохранившая почти все вооружение, кроме артиллерии, обоснованно вызывала опасения у Стамболийского и его кураторов из советского посольства. Посовещавшись, стороны пришли к выводу, что при определенном развитии событий болгарские правые партии смогут легко взять власть у нынешних левых по преимуществу парламентариев, среди которых большинство составляли социалисты и демократы, что, впрочем, и случилось впоследствии. Переворот с участием русских военных произошел, несмотря на то, что в примечании к Договору о приеме войск в Болгарии отмечалось следующее. «…русские части не могут принимать никакого участия во внутренних делах страны или ее внешних недоразумениях, равно как и не могут быть привлекаемы в таких случаях кем бы то ни было» [73].

Отчасти активное участие русского офицерства можно было объяснить резким ухудшением в начале 1920-х годов положения эмигрантов и грубого ущемления их прав. Аресты полицейскими учащихся русских военно-учебных заведений, обыски в занимаемых русскими казармах под надуманными предлогами, и в довершение всего – попустительство террористической деятельности местных левых радикалов. Одним из наиболее масштабных событий на ниве террора против белых стало покушение на жизнь ряда врангелевских генералов, ехавших на совещание начальников армии. Произошло это в апреле 1922 года по пути следования в штаб корпуса Русской армии в городок Велико Тырново. Поезд, на котором ехали генералы Анатолий Владимирович Фок, Петр Никитич Буров, Михаил Михайлович Зинкевич, Владимир Константинович Витковский, Михаил Николаевич Ползиков, Владимир Павлович Баркалов, Михаил Алексеевич Пешня, Николай Владимирович Скоблин, Антон Васильевич Туркул, Федор Эмильевич фон Бредов и полковник Евгений Ильич Христофоров, при подъезде к станции Павлекени неожиданно потерпел крушение. Как выяснилось болгарскими следственными органами позже, причиной аварии стали кем-то развинченные рельсы. По счастливой случайности, никто из русских командиров не пострадал. Менее месяца спустя после инцидента на железной дороге, в мае 1922 года, в Софии произошло другое событие, направленное против иного русского военачальника. Полиция провела обыск в номере гостиницы «Континенталь», где размещался представитель Главнокомандующего полковник Н. В. Самохвалов, подвергшийся во время обыска побоям полицейских, отправивших сопротивлявшегося в участок. Там же Самохвалов был посажен под арест. Наконец 12 мая 1922 года болгарские власти арестовали генерала Кутепова, предварительно вызвав его в военное министерство Болгарии под предлогом уточнения неких статистических данных. Такая же участь ожидала и генерала Шатилова, приглашенного на беседу к начальнику штаба болгарской армии Топалджикову и в кабинете последнего угодившего под арест. Спустя четыре дня после задержаний три генерала – Кутепов, Шатилов и Вязьмитинов – были выдворены из пределов Болгарии. Акции крайне недружелюбного свойства не утихали ни на месяц. 15 мая 1922 года болгарские военные и жандармские чины оцепили казармы Корниловского полка в селении Горно-Паничерово, а прибывшие следователи начали череду обысков, продолжившихся на русском военном аптечном складе в Тырнове и корпусном лазарете в деревне Арбанас. По всем русским организациям в Болгарии прокатилась волна обысков и арестов, продолжавшаяся все лето 1922 года, а в середине июля болгарские жандармы напали на группу русских юнкеров Сергиевского артиллерийского училища и в столкновении с ними убили одного и ранили четверых. Место военного представителя Главнокомандующего в Болгарии вместо выдворенного из страны Вязьмитинова занял исполнительный генерал-лейтенант Иван Алексеевич Ронжин. В конце лета 1922 года он докладывал Врангелю, что болгарские чиновники потребовали от русского Главного командования издать приказ о запрещении ношения форменной одежды всеми чинами армии. С согласия Главнокомандующего Ронжин отказался готовить подобный приказ, а 31 августа 1922 года произошёл новый инцидент, когда встреченные жандармами юнкера Николаевского инженерного училища, возвращавшиеся в казармы в форме, были жестоко ими избиты «за нарушение общественного порядка».