Олег Гончаренко - Изгнанная армия. Полвека военной эмиграции. 1920–1970 гг.

Тогда вице-адмирал Михаил Александрович Кедров потребовал, чтобы Скоблин и присутствующие направились в полицию. Перед уходом Кусонский и Кедров решили наедине обменяться мнениями. Оставив их вдвоем, Скоблин сразу же воспользовался минутной заминкой. Он вышел из канцелярии, прошел мимо жены Кедрова и посланного за ним офицера (который все еще не знал о записке Миллера) и первым вышел на лестницу. Когда Кусонский и Кедров появились из канцелярии РОВС, Скоблин вдруг куда-то исчез. Не было его ни на лестнице подъезда, ни на самой улице.

Чины РОВС отправились в полицию и сделали официальное заявление об исчезновении своего председателя. По распоряжению французских властей было установлено наблюдение на всех железнодорожных вокзалах, во всех морских портах и на пограничных станциях. Туда же передали описание наружности Скоблина с приказанием его задержать. Но время было упущено.

Расследование гестапо, проводимое в условиях оккупации Парижа в начале 1940-х годов, в точности восстановило хронологию событий 22 сентября 1937 года. В общих чертах это было повторением сценария похищения Кутепова. Место, назначенное Скоблиным для свидания с Миллером, находилось в районе, где советское посольство в Париже владело несколькими домами. И, кроме этого, нанимало помещения для своих агентов и для служащих различных миссий. В квартале от перекрестка, где рю Жасмен пересекает рю Раффэ, стоял особняк на бульваре Монморанси. Там находилась школа для детей служащих советского посольства. Она была закрыта на время летних каникул. Из окна одного из соседних домов свидетель, знавший и Миллера, и Скоблина, видел их у входа в это пустое школьное здание. Скоблин приглашал Миллера войти. С ними был еще один человек крепкого телосложения, но он стоял спиной к свидетелю. Это происходило около 12.50 часов дня. Несколько минут спустя перед входом в школу появился закрытый грузовик серого цвета. Тот же грузовик, но уже с дипломатическим номером, появился около четырех часов пополудни в порту Гавра и остановился на пристани рядом с советским торговым пароходом «Мария Ульянова». Автомобиль выглядел пыльным и грязным. В будний день путешествие на автомобиле из Парижа в Гавр (расстояние между городами – 203 километра. – Примеч. авт .) можно было без труда преодолеть за три часа. Из автомобиля выгрузили тяжелый на вид деревянный ящик длиной приблизительно в шесть, а шириной – в два с половиной фута. И сразу же с помощью четырех советских матросов бережно перенесли его по трапу на пароход. Вскоре «Мария Ульянова» неожиданно для портовых властей и без обычного предупреждения развела пары, снялась с якоря и вышла в открытое море, не успев даже закончить разгрузку.

Портовый чиновник, зашедший по делам к капитану «Марии Ульяновой», сообщил потом полиции, что во время их разговора в каюту спешно вошел человек, на ходу бросивший что-то капитану по-русски, после чего тот сообщил, что получил радиограмму, требующую его немедленного возвращения в Ленинград. Французский портовый чиновник обратил внимание на то, что подобные требования обычно направляются агенту пароходного общества, а не непосредственно капитану судна. Сходя с парохода, он обратил внимание на стоящий рядом грузовик, которого за 25 минут до этого там еще не было.

На следующий вечер Эдуард Даладье, бывший тогда министром национальной обороны французского правительства, вызвал к себе советского посла. Сообщив ему о серьезных уликах и газетном шуме, поднявшемся вокруг похищения генерала Миллера, он предложил послу потребовать, чтобы пароход «Мария Ульянова» немедленно вернулся во Францию. Французские власти заявили советскому посольству протест против похищения генерала и угрожали выслать эсминец на перехват только что вышедшего из Гавра советского теплохода «Мария Ульянова». Советский посол в Париже Яков Суриц заявил, что французская сторона будет нести всю ответственность за задержание иностранного судна в международных водах, и предупредил, что Миллера на судне все равно не найдут. Французы отступились, вероятно, осознав, что живьем свою добычу чекисты не отдадут.

Генерал Миллер был доставлен морем в Ленинград и далее по железной дороге конвоирован в Москву. 29 сентября 1937 года он оказался на Лубянке. Там содержался как «секретный узник» под именем Петра Васильевича Иванова в обстановке режима повышенной строгости. На просьбу дать ему Евангелие узник получил отказ, равно как и на разрешение написать жене несколько строк.

11 мая 1939 года по личному приказу наркома внутренних дел Лаврентии Берии, несомненно, санкционированному Политбюро ЦК ВКП(б), генерал Миллер был расстрелян при участии коменданта здания НКВД на Лубянке Василия Михайловича Блохина. Тело генерала было кремировано, а прах высыпан в одну из безвестных могил в Донском монастыре.

Между тем обыск, проведенный французской полицией в Париже в доме Скоблиных, и дальнейшее расследование дела установили причастность Плевицкой к преступлению. При этом неожиданно для всех оказалось, что семейная в зеленом переплете Библия певицы и её мужа служила ключом для шифрованной переписки.

Во время судебного процесса над Плевицкой среди многих других был вызван в суд для допроса и бывший поверенный в делах советского посольства в Париже. Г.3. Беседовский, убежавший на Запад в еще 1929 году, под присягой сообщил, что в свое время парижский агент ОГПУ Владимир Янович говорил ему, что у него имеется свой «человечек» возле самого Кутепова и что этот «человечек» «женат на певице». Помимо упомянутого заявления Беседовского многие косвенные свидетельства связывали Скоблина и Плевицкую с советской агентурой еще в то время, когда во главе РОВС стоял генерал Кутепов. Только тогда обратили внимание на странное обстоятельство: не будучи в близких отношениях с женой генерала Кутепова, Плевицкая тем не менее старалась не отходить от нее в течение первых нескольких дней после исчезновения генерала. Под видом сочувствия Лидии Давыдовне Кутеповой Надежда Плевицкая в беседах старалась ненароком выяснить действия полиции в ходе расследовании дела об исчезновении её мужа.

Участь Кутепова и Миллера едва не постигла и генерала Антона Ивановича Деникина. Сам генерал вспоминал впоследствии, что в Париже Скоблин настойчиво уговаривал его отправиться вместе с ним на автомобиле в Брюссель, чтобы присутствовать на банкете местных корниловцев: «Поезжайте со мной, ваше превосходительство! – уговаривал Деникина Скоблин. – Я повезу вас в моей машине. Если хотите, можно выехать завтра, в четверг». Деникин сухо отказался от предложения, ибо настойчивость Скоблина показалась ему в какой-то момент подозрительной. Скоблин отлично знал, что бывший Главнокомандующий Добровольческой армией к нему не расположен, и в течение десяти лет избегал даже разговоров с ним. «Я подозревал Скоблина в сочувствии большевизму с 1927 года» [132], – позже объяснял свою «нелюбовь» к навязчивому молодому генералу Деникин. И тем не менее вот уже несколько раз подряд Скоблин упорно, под разными предлогами, пытался навязать себя в шоферы к генералу: сначала он появился на квартире Деникиных в Севре. Поблагодарив Антона Ивановича за его прошлый приезд в Париж, Скоблин тут же предложил в виде ответной любезности лично отвезти Антона Ивановича в тот же день на автомобиле к семье в Мимизан. Просьба была выражена в почтительной, но настойчивой форме. Во время разговора неожиданно для Скоблина в комнату вошел один преданный Деникину казак, человек рослый, сильный и широкоплечий, с которым генерал заранее сговорился, чтобы тот натер полы и привел в порядок помещение его квартиры. Скоблин внезапно оборвал разговор. Делано заторопившись, он быстро откланялся и ушел. Из окна своей квартиры Деникин мог наблюдать, что в машине Скоблина сидели какие-то два совершенно незнакомых ему человека. Вскоре от Скоблина последовало еще одно предложение доставить генерала на автомобиле, сообразно с его желанием, или обратно к семье в Мимизан, или в Бельгию на банкет объединения корниловцев в Брюсселе. И, наконец, третье предложение Скоблина, сделанное им Деникину в присутствии полковника Григория Андреевича Трошина и корниловского штабс-капитана Петра Яковлевича Григуля, отвезти Деникина на своем автомобиле на следующий день, 23 сентября 1937 года, в Брюссель. Впрочем, все попытки Скоблина подвести генерала к захвату его чекистами оказались неудачными.