Олег Гончаренко - Изгнанная армия. Полвека военной эмиграции. 1920–1970 гг.

На выступлениях перед эмигрантской аудиторией в Германии уже после начала войны Бискупский не переставал подчеркивать, что основная его забота на чужбине – защита русских, проживающих на территории рейха, от возможных национал-социалистических нападок.

13 июля 1941 года в разговоре с немецким дипломатом Ульрихом фон Гасселем В. В. Бискупский высказал тому свое мнение относительно политики Розенберга: «Война ведется не против большевизма, а против России… Смертельный враг русских, Розенберг поставлен во главе политического руководства… Если Гитлер будет так продолжать, Сталину удастся создать под своим руководством национальный русский фронт против германского врага…» В общественной работе Бискупский был незаменим, но и его энергии не хватало, чтобы охватить все сферы деятельности. Известны два его заместителя – Сергей Владимирович Таборицкий и Петр Николаевич Попов (Шабельский-Борк) – невольные убийцы либерала Владимира Дмитриевича Набокова, отца известного писателя. Пуля, предназначавшаяся профессору П. Н. Милюкову, читавшему публичную лекцию на тему «Америка и восстановление России» в берлинском зале филармонии, поразила закрывшего его своей грудью товарища по партии и убеждениям Набокова.

Его вина в деле развала Российской империи и пресечении линии законного престолонаследия огромна. Именно он в марте 1917 года, будучи управляющим делами Временного правительства, подготовил текст отречения великого князя Михаила Александровича от российского престола, тем самым косвенно приняв участие в лишении России потенциального законного монарха.

Однако главной целью молодых офицеров был сам Милюков, чья роль в заговоре против императора была значительна и несомненна. К тому же его антиправительственная риторика и необъяснимая ненависть к русскому монарху внесли столь много смуты в умы обманутых им людей, дезориентировав их и направив их деятельность в ущерб государственной безопасности.

Оба участника покушения на воинствующего либерала были приговорены берлинским судом к разным срокам заключения, но вышли досрочно, активно включившись в политическую деятельность. Участник Великой войны, Сергей Таборицкий, в отличие от своего соратника, стал активным членом НСДАП. По воспоминаниям современников, своим вмешательством и участием он спас жизнь многим русским берлинцам в 1945 году и помог многим из них покинуть Берлин перед входом в город частей Красной армии, сделав это, несмотря на категорический запрет Гитлера покидать столицу Тысячелетнего рейха.

Как свидетельствовал русский историк-эмигрант Б. И. Николаевский, проживая в Германии и неся службу в официальном ведомстве рейха, Таборицкий «…вел картотеку русской эмиграции, то есть занимался политическим за нею наблюдением», и лично знал очень многих проживавших в Берлине во время войны людей первой волны эмиграции и их умонастроения. Искренний враг масонства и либерализма, он провел большую исследовательскую работу по изучению антигосударственной деятельности тайных организаций и способствовал тому, что их деятельность в Германии была сведена практически к нулю в течение двенадцати лет нахождения НСДАП у власти.

Сергей Таборицкий был известен в берлинских кругах русской эмиграции еще и тем, что состоял главой Национальной организации русской молодежи в Германии, которую создали сами немцы в 1939 году для контроля над устремлениями эмигрантской молодежи. Его сотоварищ по покушению на профессора Милюкова, Петр Николаевич Попов (Шабельский-Борк), корнет Туземной дивизии в годы Великой войны, занимался исторической публицистикой под псевдонимом «Старый Киребей». Всем другим жанрам он предпочитал историческую эссеистику [175]в рамках установленной германской цензурой политической корректности к стране проживания.

С началом войны против СССР на прием в бюро к Таборицкому стали приходить эмигранты, обер-офицеры Добровольческой армии и просто гражданские лица, выражавшие искреннее желание быть отправленными на Восточный фронт. В большинстве своем это были эмигранты немецкого происхождения, которые направлялись на прохождение службы в составе германских (разведывательные подразделения) и итальянских (кавалерия) вооруженных сил.

Таборицкий предупреждал просителей, что помощь в получении ими должностей в ряде строевых частей вермахта будет оказана лишь с учетом тех знаний и умений, которые будут востребованы на момент поступления заявления. Многие из приходивших знавших иностранные языки русских офицеров, не замеченные в сочувствии коммунизму, либералам, масонам и проч. «врагам Тысячелетнего рейха», получали посредством Таборицкого возможность работы в качестве переводчиков. По роду своей службы они помогали немецким армейским чинам и чиновникам на оккупированных территориях при опросах пленных, допросах лиц, заподозренных в связях с партизанами и органами советской разведки. Переводчики в частях вермахта имели свои знаки отличия. Знаком переводчиков была белая нарукавная повязка, образец которой был установлен приказом ОКХ от 24 декабря 1941 года. На белом фоне черными нитками была вышита надпись «Sprachmittler-Dolmetscher». Служившие в частях люфтваффе переводчики носили на левом рукаве ниже локтя красную повязку с черной надписью «Wehrmachtsdolmetscher». В своей повседневной работе переводчики доводили до сведения немецких властей жалобы, просьбы и ожидания местного населения. От правильного перевода подобных документов часто зависела жизнь человека. Многие переводчики старались максимально облегчить жизнь простых людей под оккупацией. Другим нравилось быть «вершителями судеб» на своем уровне или порой одолевало неодолимое желание выслужиться, результатом которого было подведение ни в чем не повинных людей под расстрел или заточение в концлагерь. Большую роль играли они и при налаживании контактов с местным населением, хотя порой занимались и так называемой «тайной деятельностью», невидимой на первый взгляд окружающим. Каждый переводчик имел на связи «доверенных лиц» – агентов, которые регулярно доносили о положении дел в той или иной местности.

О характере работы переводчика в вермахте весьма любопытно рассказал граф Григорий Ламсдорф в своем интервью семилетней давности журналистке российского еженедельника «Совершенно секретно»: «Мы остановились в Берлине в отеле “Эксельсиор” и пришли к генералу Бискупскому. После долгих разговоров он послал нас в Россию переводчиками. Сережа знал шесть языков, а я четыре. Это было в 1941 году, до знаменитой холодной зимы. Мы попали в Вязьму. Там командовал генерал Шенкендорф, который считал, что приходится Палену каким-то дальним родственником. Сережа называл его “дядей” и при этом очень хохотал. Пален при нем и остался. А меня послали в шестую танковую дивизию переводчиком, где я научился неплохо писать по-немецки. Зима была лютая. Никто не мог припомнить такого холода. В Смоленске видел, как из окна госпиталя выбрасывали сапоги вместе с отрезанными обмороженными ногами. Наша танковая дивизия стояла в тылу. Я был там полтора месяца. Пален прислал письмо, чтобы меня вернули в Вязьму. А в этот момент началось формирование Русской национальной армии в Орше. Я был младшим лейтенантом РНА. Мы с Паленом поехали в Париж закупать материал для военной формы. А сами были в такой странной форме, да еще с какими-то немецкими фамилиями – Пален, Ламсдорф, – что все решили, что мы немецкие шпионы. Когда мы вошли в церковь на улице Дарю, батюшка, отец Александр Спасский, во время богослужения подошел к нам и спросил, что это за форма на нас такая и почему мы при оружии в церкви, это, дескать, не полагается. Смотрел на нас крайне неодобрительно. Я ему объяснил, что это форма РНА. Все оборачивались в нашу сторону. Потом мы рассказывали присутствовавшим <���лицам> на службе о целях нашей армии. В церкви вокруг нас собралась толпа. Многие приглашали в гости, чтобы узнать побольше…»