Артюр Арну - История инквизиции

Давно уже существовала комиссия, состоящая из епископов и правителей канцелярий, наблюдающая за просмотром, цензурой, печатанием и продажей книг.

Церковь, учрежденная для руководства нашими душами, действительно никогда не признавала свободы мысли и не уважала плодов ее независимой работы.

Это шло бы вразрез с самыми основными ее принципами, во имя которых она существует, ибо она является блюстительницей абсолютной истины.

Разве человечеству не достаточно этой истины?

Итак, у церкви была обязанность следить за тем, помимо нее и ее одобрения ничего не было бы напечатано.

Таким образом Торквемада вовсе не сам изобрел преследование книг, так же, как не он изобрел все остальные преследования.

Он только углубил и усилил его, — вот и все.

Костры возжигались для написанной мысли, и книги гибли в торжественном ауто-да-фе.

В 1490 году в Саламанке были сожжены библии, как зараженные иудейским духом.

Вскоре после этого еще шесть тысяч томов погибло в огне.

Та же участь постигла всю библиотеку дона Генриха Арагонского, принца королевской крови, и все составляющие ее произведения, — литературные, научные, художественные, богословские, — были уничтожены.

Ясно, до чего бы дошло человечество, если бы господство монахов утвердилось одновременно во всех странах и продолжалось бы всюду с одинаковым успехом.

Это было бы просто концом нравственности и интеллекта.

Земля превращалась в огромный монастырь, предающийся одуряющим обрядам ложного и извращенного благочестия.

Активность человека не может быть окончательно задушена, и когда все возвышенные горизонты от него отрезаны, когда невежество и суеверие иссушили в нем все источники мысли, на смену им рождается зверь, который берет верх и своей безудержной разнузданностью спасает человечество от окостенения и умирания.

Царство Торквемады длилось восемнадцать лет, вплоть до его смерти, наступившей 16-го сентября 1498 года. Та ненависть, которая сопутствовала ему во время всей его жизни, преследовала и самую память о нем.

Он должен был постоянно принимать меры предосторожности, чтобы избегнуть кинжала убийц. Он никогда не путешествовал без эскорта пятидесяти верховых и двухсот пеших «друзей инквизиции».

Боясь быть отравленным, он держал всегда у себя на столе рог единорога, которому в то время приписывалось свойство обнаруживать яд и парализовать его действие. Хор жалоб и проклятий, сопутствовавший ему, доходил несколько раз до самого папы, и Торквемада трижды был вынужден оправдываться и защищаться через посредство своего доверенного, посланного им с этой целью в Рим. Александр VI, утомленный в конце концов постоянными жалобами, хотел было несколько ослабить его права, но затем соображения политического характера, необходимость считаться с испанским двором заставили его изменить свое решение.

Он ограничился тем, что назначил ему в помощники четырех епископов, которым он поручил вместе с ним разбирать еретические дела.

Эта полумера не дала никаких результатов, и Торквемада умер в полном расцвете своего всемогущества, ничем не смирив своего фанатизма.

Впрочем, как это будет видно из дальнейшего, смерть его не принесла испанцам никакого облегчения.

Машина была заведена, система установлена; приемники Торквемады не изменили ничего.

Инквизиция дошла до своей кульминационной точки. Идти дальше она не могла. Самый ужасающий деспотизм, который когда-либо подавлял людей, она довела до последних пределов презрения ко всем человеческим законам.

Испания находилась в ее власти телом и душой.

Все ей было отдано, — состояние, мысли, самая жизнь людей.

Она уничтожила узы крови [24] Вот один из тысячи примеров: один вельможа исходатайствовал себе у инквизиции, как особую милость, чтобы костер, на котором должны были погибнуть две его дочери, был зажжен у него во дворе; он дал для этого свои дрова и сам зажег его. — Прим. автора . , возвела шпионство и доносы в степень священнейшего долга, уничтожила человеческую совесть, превратила костер и пытку в государственное учреждение.

Дальше идти было некуда.

На такой высоте гнусности и кровожадного безумия она продержалась еще долго; затем, побежденная в свою очередь новым духом времени, обреченная на бессилие благодаря прогрессу цивилизации и смягчению нравов она все более и более чувствовала свою изолированность среди мира, стряхнувшего с себя иго Рима.

Она исчезла в один прекрасный день, потому что у нее не было больше почвы под ногами, но исчезла целиком, непоколебленной, такой, какой она была при жизни — обессиленной, но не сломленной.

Верните ей власть, и завтрашний день увидит ее такой, какою она была вчера.

Рассмотрев в подробностях, какой она была и как она пользовалась своим всемогуществом.

В предыдущих главах мы говорили о «друзьях инквизиции», которые, так сказать, представляли собой постоянную армию Сант-Оффицио.

Эта бесчисленная армия, снабдившая всю Испанию шпионами и палачами, могла быть набрана только вследствие разлагающего действия террора. В царствование Торквемады несколько знатных вельмож, найдя более благоразумным высказать свою преданность Сант-Оффицио, из страха попасть рано или поздно в разряд «подозрительных», явились с предложением сделаться «друзьями инквизиции». Члены этой «Христовой милиции» обязывались преследовать еретиков и людей, подозреваемых в ереси, помогать чиновникам и сыщикам трибунала во всех арестах и выполнять все, что будет им предписано инквизиторами.

Они являлись телохранителями верховного инквизитора и провинциальных инквизиторов.

Изабелла и Фердинанд дали им всевозможные льготы и преимущества.

Вскоре эти милости и пример, данный некоторыми вельможами, увлекли за собой многих людей разных классов общества.

Были даже города, где число «друзей» превышало число жителей, оставшихся в подчинении муниципальным властям.

Что можно было поделать? При инквизиции надо было быть либо палачом, либо жертвой. Понятно, что многие избрали для себя роль палача.

Среди «друзей» были разумеется и такие, которые, усердствуя, занимались беспристанным шпионством и которые находили удовольствие доносить, считали за честь расставлять ловушки своим друзьям и родственникам.

Ведь выдавалась же премия за низость и за все преступления, лишь бы они способствовали победе и славе церкви.

Жестокость и лицемерие превратились в добродетели: честность целого народа, подчиненного инквизиции, пропитанного ее уроками и ее моралью, заключалась во всевозможных пороках самого низкого разбора, самых гнусных перед лицом человеческой совести.