Армен Гаспарян - Россия и Германия. Друзья или враги?

К июлю 1944 года Гитлер действительно ограничил свои контакты с внешним миром. Рейхсмаршал Герман Геринг, выступая по радио весной 1944 года, так объяснил его поведение: «Фюрер предпринимает все возможные усилия, заботясь о людях, люди тоже должны вести себя достаточно хорошо и прилично, осознавая действия руководства и доверяя ему. Для немецкого народа существенно то, что он должен во взаимном доверии выполнить гигантскую задачу – завоевать в борьбе свободу германской нации» .

У Штауффенберга и раньше были встречи с фюрером: полковника вызывали на доклад в резиденцию Бергхоф 6, 11 и 15 июля, однако тогда со взрывом решили повременить. На тех совещаниях не было Гиммлера и Геринга, а заговорщики собирались покончить с нацистской верхушкой одним ударом. Но время поджимало, и хотя 20 июля ближайших сподвижников Гитлера в «Логове волка» тоже не ожидалось, взрыв решили осуществить в этот день. Больше терпеть было нельзя.

Даже генерал-полковник Гудериан, который, кстати, отрицательно относился к заговорщикам, запечатлел в своих мемуарах характерный портрет фюрера того времени: «Сгорбился, глаза навыкате смотрели застывшим, потухшим взглядом; щеки были покрыты красными пятнами. Он стал еще более раздражительным, терял в гневе равновесие, не отдавал себе никакого отчета в том, что он говорил и какие решения принимал» .

Полковник К. фон Штауффенберг

Незадолго до покушения, на очередном военном совете, Гитлер патетически заявил: «Господа! Если в будущем для Германии наступит грозный час, я надеюсь, что вы, мои генералы, будете стоять на баррикадах вместе со мной! И вы, мои фельдмаршалы, бок о бок со мной, с обнаженными мечами!» При этих словах фельдмаршал Манштейн, командовавший в то время армейской группировкой «Юг», вскочил со своего места и воскликнул: «Ведите нас, фюрер!»

Но так думали далеко не все. Конечно, Гитлер до конца не верил в искренность своих генералов, а 20 июля лишний раз убедился в их неблагонадежности. В этот день, перед отлетом в Растенбург, где находилась Ставка Гитлера, Клаус фон Штауффенберг встретился со своим братом Бертольдом и сказал ему фразу, которую тот записал в дневнике: «Кто найдет в себе мужество сделать это, войдет в историю как предатель, но если он откажется это сделать, то будет предателем перед своей совестью» .

В Ставке фюрера Штауффенберг доложил о своем прибытии генерал-фельдмаршалу Кейтелю и от него узнал, что из-за жары совещание состоится не в бункере, как предполагал полковник, а наверху – в легком деревянном бараке. Конечно, это меняло условия, но времени, чтобы пересмотреть план действий, уже не оставалось: совещание начиналось через час, в половине первого.

Сославшись на необходимость сменить после дороги одежду, Штауффенберг отправился в спальню, чтобы там приготовить все необходимое для взрыва. Он рассчитывал собрать два взрывных устройства, но не успел. Полковнику, который после тяжелого ранения в Тунисе стал одноруким калекой, удалось справиться лишь с одним. Вторая бомба осталась без взрывателя.

Кейтель и Штауффенберг появились в бараке, когда совещание уже началось. Большинство присутствующих разместилось за массивным дубовым столом. Забегая вперед, скажу, что этот самый дубовый стол и стал счастливым орудием провидения, которое в тот день в 42-й раз избавило рейхсканцлера от неминуемой гибели.

А теперь давайте попробуем восстановить картину этого неудавшегося покушения. Итак, 20 июля 1944 года, 12 часов и приблизительно 35 минут. Растенбург, Ставка Гитлера. Участники совещания обсуждают положение дел на Восточном фронте. Штауффенберг находится справа от фюрера. Он будто бы случайно ставит под стол поближе к Гитлеру свой портфель с бомбой и за пять минут до взрыва выходит из барака.

Оказавшись на улице за пределами Ставки, полковник наблюдает за взрывом, который в 12 часов 42 минуты буквально превращает барак в груду мусора. Штауффенберг уверен, что справился с возложенной на него задачей. С этим убеждением он и улетает в Берлин. А спустя несколько часов министр пропаганды Третьего рейха доктор Йозеф Геббельс, выступая по радио, иронизировал, оценивая сложившуюся ситуацию: «В этом все наши военные. Ничтожные трусы и изменники. Понятно, почему мы до сих пор не сокрушили большевизм. Нас окружают одни предатели. У них даже не хватило мужества остаться до конца в Ставке фюрера» .

Что ж, воля провидения и на этот раз спасла Гитлера. Кому-то из участников того рокового совещания портфель Штауффенберга мешал подойти к карте военных действий, и этот кто-то задвинул портфель за ножку стола. Так и вышло, что от бомбы фюрера защитила массивная дубовая ножка. В результате взрыва из 23 присутствующих четыре человека были убиты, многие ранены, а Гитлер отделался лишь легкими ушибами и слегка подпорченной одеждой.

Поиски преступника начались незамедлительно, и очень скоро выяснилось, кто стал исполнителем теракта. Его имя назвал шофер, отвозивший Штауффенберга и его ординарца на аэродром. Водитель увидел, как полковник выбросил из окна машины какой-то странный предмет. Этим предметом оказалась вторая бомба, которую так и не удалось привести в действие. Она-то и стала главной уликой, подтверждающей вину Штауффенберга.

В это время в штабе сухопутных войск в Берлине происходило следующее: Штауффенберг и Гефтен вместе с генерал-полковником Беком и другими заговорщиками пошли к командующему сухопутными силами резерва Фридриху Фромму и потребовали подписать план «Валькирия», который должен был вступить в силу в случае удачного завершения операции по ликвидации Гитлера. Но Фромм, уже зная о провале, присоединиться к заговорщикам отказался. Им ничего не оставалось, как посадить его под арест.

Тем же днем 20 июля 1944 года, ближе к вечеру, военный комендант Берлина Газе вызвал к себе командира батальона охраны майора Ремера и, сообщив ему о смерти фюрера (согласно телефонограмме Штауффенберга), приказал сохранять боевую готовность. В свою очередь Ремер, то ли для подстраховки, то ли для того, чтобы заручиться поддержкой высших чинов, напрямую связался с министром пропаганды Геббельсом и от него узнал, что на самом деле Гитлер не погиб. Ремеру также удалось установить связь с самим фюрером, и тот отдал приказ: майор обязан подавить мятеж любой ценой, а в обмен получит повышение в звании – чин полковника.

О том, как чувствовал себя великий сын Германии в это не самое лучшее для него время, рассказал в своих воспоминаниях генерал фон Хольтиц: «Гитлер сам себя вгонял в бессмысленное возбуждение, изо рта его буквально шла пена, все тело его тряслось так, что письменный стол, за который он ухватился, также пришел в движение. Когда он орал, что «эти генералы будут болтаться на виселице», я со всей определенностью понял: передо мной помешанный».