Александр Неусыхин - Общественный строй лангобардов в VI-VII веках

И тем не менее, между членами разных кровнородственных групп и внутри этих последних наблюдается такое различие в социальном положении, что эдикт Ротари не знает даже единого вергельда за свободного лангобарда, а предписывает определять его в каждом конкретном случае сообразно "достоинству того или иного лица", его "знатности" или "родовитости" [29]. Родственные связи все более и более превращаются в соседские: при процедуре судебного поединка присутствуют родичи или соседи (parentes aut conliberti) [30], при предъявлении иска сыну по долговому обязательству его покойного отца истец имеет право назначить вместо одного из умерших соприсяжников [31], присутствовавших при заключении сделки, нового соприсяжника из ближайших родственников, потомков или соседей покойного ответчика [32]. Такое сопоставление родственников и соседей не случайно, - особенно если принять во внимание обилие указаний на отношения соседства в эдикте Ротари [33]. Очевидно, род уже не является реальной совокупностью лиц, живущих и хозяйничающие совместно; он, по-видимому, распался на несколько больших семей, в свою очередь дробящихся на малые семьи; представители разросшейся родни, т.е. члены тех родственных семей, которые раньше входили в состав одного рода, рассматриваются вне пределов семьи - как соседи. Место рода, как реального субъекта хозяйства, постепенно занимает семья.

Это предположение подтверждается и данными о формах брака и семейных отношений. Свободная женщина, правда, всегда должна находиться под покровительством (mundium) какого-либо мужчины или короля и не имеет права распоряжаться ни недвижимым, ни движимым имуществом без разрешения того лица, под чьим мундиумом она состоит [34]. "Мундиум" над нею может принадлежать не только ее отцу, брату или мужу, но и ближайшим ее родным (т.е. сородичам - proximi parentes) [35]. Однако, несмотря на эти явления, указывающие на живучесть старинных отношений родового быта, семейные связи у лангобардов начала VII в. значительно прочнее родовых. Нарушение брачных уз (похищение чужой жены или прелюбодеяние с нею, совершенное безразлично - свободным или рабом) дает право мужу убить неверную жену и ее любовника, причем эдикт Ротари косвенно даже вменяет мужу в обязанность использование этого права [36]. Убийство мужа женой карается казнью. Вступление в брак путем умыкания или похищения невесты уже уступило место регулярному заключению брака путем договора между женихом и отцом или родными невесты; родные выступают, правда, и здесь, но, по-видимому, главную роль в этой сделке играет отец невесты [36]. Будущий муж уплачивает за невесту ее покупную цену - "мету", а на следующее утро после брачной ночи приносит ей приданое (Morgengabe, faderfyo) [37], кроме того, отец или родные невесты выдавали ей еще особое приданое, которое назвалось у лангобардов faderfyo. Вдова имела право вторично выйти замуж за свободного человека, но при этом ее второй муж должен был уплатить половину меты, внесенной за нее некогда первым мужем, ближайшему наследнику первого мужа; если же он отказывался принять эту компенсацию, - очевидно, из нежелания выдать вдову вторично и тем самым потерять над нею мундиум, - то вдова получала и Morgengabe, и faderfyo и, вместе со своим имуществом, могла перейти в дом второго мужа, а цену ее мундиума второй муж уплачивал не родным ее первого мужа, отказавшимся исполнить ее волю, а родным самой вдовы [38]. Вся эта процедура вторичного замужества вдовы ярко иллюстрирует прочность патриархальной семьи; власть мужа и отца над женщиной очень сильна; родные отступают здесь на второй план и играют лишь роль своего рода передаточной инстанции. Правда, в случае незаслуженного убийства жены мужем половина уплачиваемого им вергельда идет родным (parentes) убитой, а половина королю; однако ее "Morgengabe" и "faderfyo" наследуют ее сыновья, и только в случае их отсутствия - родные [39]. Преобладание семейных связей над родовыми подтверждается также и фактом запрета женитьбы на бывшей жене отца или брата, которая отнюдь не рассматривается как общая собственность рода, переходящая от одного сородича к другому [40]. В эдикте Ротари имеется целый ряд указаний на разложение рода в результате возникновения неравенства среди родственников и пр., но их уместнее использовать при характеристике социального строя. За время, протекшее от вселения лангобардов в Италию до издания эдикта, их родовой быт, по-видимому, проделал значительную эволюцию: по эдикту род уже не является субъектом ведения хозяйства и владения землею, и его очертания выступают вообще недостаточно отчетливо - во всяком случае, более смутно, чем, например, в памятнике обычного права салических франков, - в "Салической Правде". Зато в эдикте яснее отразилось такое явление, как большая семья (в указанном выше понимании этого термина), и по нему можно лучше проследить процесс превращения бывших родичей в соседей, который тождествен с процессом замены родовых связей территориальными.

В соответствии с этой заменой следы общинного землевладения или землепользования рисуются в свете территориальной, соседской общины или общины большой семьи (в вышеуказанном смысле), но отнюдь не родовой. Намеки на общинное хозяйство в эдикте Ротари вообще довольно скудны.

Данные о домовой общине содержит цитированное выше распоряжение о братьях, продолжающих вести совместное хозяйство в доме отца после его смерти и делящих между собою поровну имущество отца и матери в случае выделения одного из братьев [41]. Эдикт регулирует их имущественные отношения и в других направлениях, и эта регулировка ясно указывает на те явления, которые разлагающим образом действовали на общинное хозяйство: один из братьев мог приобрести что-либо на войне или на службе у короля или какого-нибудь королевского должностного лица, мог получить от кого-либо какое-нибудь дарение, наконец, мог уплатить мету в случае женитьбы. Однако каждая из этих возможностей разлагала общность хозяйства далеко не в одинаковой степени: приобретенное на королевской службе считалось личной собственностью данного члена домовой общины, так же, как полученное им в качестве дарения; добытое одним из ее членов на войне, напротив, становилось общей собственностью; уплату меты производили все братья сообща [42]. Следовательно, в пределах такой большой семьи, наряду с общинным имуществом, у каждого взрослого имелась и своя индивидуальная собственность. Если один из братьев после своей женитьбы захочет выйти из домовой общины, остальные выделяют ему долю из общего имущества в размере стоимости уплаченной за невесту меты, а остальное отцовское и материнское наследство оставшиеся братья делят между собою поровну. Таким образом, выделение одного из братьев могло привести (хотя, вероятно и не всегда приводило) к разделу между остальными и к полному распадению большой семьи.