Степан Гедеонов - Варяги и Русь

На юге русская история образуется иначе; здесь Олег является не по призванию; здесь он находит прежних славянских князей. Основание новой державы на юге, перенесение на Киев всего, что предназначалось Новгороду, факт первенствующий в русской истории; между тем, насколько мне кажется, значение и побудительные причины этого факта еще недостаточно выяснены.

Г. Соловьев полагает, что Олег, как старший в роде, а не как опекун малолетнего княжича, получал всю власть Рюрика и удерживал ее до конца жизни своей. Но выражение летописи «въдавъ ему сынъ свой на руце», на котором преимущественно основано это мнение, указывает именно на опеку до совершеннолетия; так в Русской Правде, II, § 93: «Аще будуть въ дому дети мали, а не джи ся будуть сами собою печаловати, а мати имъ поидеть за мужь, то кто имъ ближни будеть, тому же дати на руце и съ добыткомъ и съ домомь донеле же возмогутъ »; и в Ипатьевской летописи: «Давыдъ же столъ свой далъ сыновцю [4] Племяннику. своему Мьстиславу Романовичю, а сына своего Костантина въ Русь посла, брату своему Рюрикови на руце ». С другой стороны, до водворения в Киеве Олег не князь ; он говорит Аскольду и Диру: «Вы нъста князя, ни рода княжа, но азъ есмъ роду княжа , и се есть сынъ Рюриковъ». Игорь единственный представитель княжеского достоинства отца своего; но и он, как состоящий под опекой Олега, следовательно, не полновластец в земле своей, назван не князем, а княжичем; ибо князьями начальная летопись именует только владетельных князей, князей княжащих, а не, как думает г. Соловьев, всех членов княжеского рода. Олег мог сделаться князем, потому что он был роду княжа ; но для этого ему было нужно княжение.

«В некоторых новых исторических повестях, — говорит Карамзин, — Олег назван племянником Рюрика». Действительно, мы читаем в Воскресенском и Алатырском списках летописи: «Князже Рюрикъ взя с собою два брата Синеуса и Трувора и племянника своего Олга». Судя по вероятностям возраста, Олег мог быть сыном старшего, умершего до призвания брата Рюрика; и в этом случае не Игорю, а ему следовало после Рюрика право на княжение по закону славянскому. Между тем, притязание на это право (допустив его предъявление Олегом) должно было встретить в Новгороде отпор, основанный на заключенных с Поморием условиях; ибо, если новгородцы и согласились на принятие к себе (по общеславянскому обычаю) трех братьев-князей, то, вероятно, не иначе, как выгородив себя предварительно от обратного действия славянского права наследства, т. е. от какого бы то ни было домогательства власти со стороны заморских родичей Рюрика. Этим объяснилось бы то постоянное нерасположение Олега к Новгороду, о котором находим не одно свидетельство в летописи. Как бы то ни было (ибо я нисколько не дорожу своей эпизодической догадкой), Олег решился основать уже для себя новую, независимую державу на юге; средства были у него в руках; с одной стороны — варяги и подвластные Игорю словено-чюдские племена; с другой — обаяние варяжского княжеского имени и на южную Русь. На эту мысль наводит и образ действий его; он представлен в летописи не завоевателем, а восстановителем своего права, права рода своего, нарушенного дерзкими дружинниками. Он принял Смоленск от имени Игоря, будущего словенского князя; он отнимает Киев у хищников Аскольда и Дира. Здесь он становится князем , полновластием в своей Русской земле. Южные племена и князья их (разумеется, сначала не все, и не все по доброй воле) признают господство Олега, и как князя варяжского, имеющего над туземными преимущество родового и, вероятно, религиозного благородства; на последнее указывает, может быть, прозвание Олега Вещим; и как князя, обладающего двумя старейшими на Руси городами: Новгородом — как представитель словенского князя; Киевом — по собственному княжескому праву. Об этом династическом, можно сказать, мирном завоевании свидетельствует вся начальная история Руси; сюда хотелось бы мне отнести и характеристическое выражение Льва Диакона о покорении русским оружием соседних племен и областей без труда и кровопролития ; в речи Святослава эти слова не у места; но самая странность их показывает, что они не изобретенные, а слышанные.

Нестор молчит вообще об отношениях к варяжским князьям туземных, покорившихся династов; между тем, довольно определенное понятие о природе этих отношений можем извлечь из истории древлянского княжества. «Въ лето 6391. Поча Олегъ воевати деревляны, и примучивъ и, имаше на нихъ дань по черне куне… И бе обладая Олегъ поляны и деревляны, северены и радимичи, а съ уличи и теверци имяше рать». В 907 году древляне участвуют в походе против греков. «Въ лето 6421… И деревляне заратишася отъ Игоря по Олгове смерти. — Въ лето 6422. Иде Игорь на деревляны, и победивъ възложи на ня дань болшю Ольговы». Наконец, в 945 году, восстание древлян и их князя Мала; убиение Игоря; в 946 мщение Ольгино; присоединение Древлянской земли к Киевскому княжеству. Итак, в течение 63 годов древляне платят дань, при случае дают войско, иногда восстают против киевского князя, но сохраняют свою внутреннюю независимость, свой княжеский род, своих князей, «иже распасли суть Деревьску землю». То же самое, хотя и не в столь резких размерах, д о лжно принять и у прочих племен; варяжское завоевание проявляется не как норманнское в Англии и во Франции порабощением одной народности другой, замещением прежних владельцев новыми; оно основано на известном праве, на условиях; это преимущественно династическое явление. Варяжские князья обладают покоренными племенами в том смысле, что получают от них дань и военную помощь; но прежние владельцы остаются на своих столах и по-прежнему владеют своей землей, за исключением городов и волостей, вошедших в непосредственный состав новой державы; таковыми, кроме северных городов, участвовавших в призвании, являются на юге Киев, Чернигов, Переяславль, Любеч. Г. Соловьев полагает напрасно, что в этих городах сидели князья-родичи, подручники Олеговы: Белоозеро же, Муром, Смоленск пропущены у Нестора, потому что в них сидели простые мужи. В определении исторического явления, основанного единственно на отличии, по юридическому значению, мужа от князя, невозможно смешивать произвольно этих названий, ни толковать текст летописи: «Поиде Олегъ… и прия градъ (Смоленск), и посади мужь свой. Оттуда поиде внизъ, и взя Любець, и посади мужь свой», таким образом, что муж в Смоленске означает действительно простого мужа, а в Любече князя-родича. В тексте летописи «…даяти уклады на руские городы: первое на Киевъ, таже и на Черниговъ, и на Переяславъ, и на Полътескъ, и на Ростовъ, и на Любечь, и на прочая городы ; по темъ бо городомъ съдяху князья подъ Ольгомъ суще», последние слова: «По темъ бо городомъ седяху князья подъ Ольгомъ суще» относятся не к Киеву, Чернигову, Полоцку, Любечу и т. д., а к прочим, непоименованным городам. Мы знаем, что в Полоцке и Ростове Рюрик посадил своих мужей; Олег сажает также мужей (а не князей-родичей, которых у него быть не могло) в Смоленске и Любече; откуда же было взяться князьям? Само выражение «князья подъ Ольгомъ суще» — «отъ сущихъ подъ рукою нашихъ князь светлыхъ» указывает на отношения не родовые, а державца-победителя к вассалам-подручникам. Никогда наши князья Рюриковичи не являются под рукой великого или старшого князя (срвн. чешское područj — подданство). Князь Мстислав говорит послу Андрееву: «Иди же ко князю своему и рци ему: мы тя досихъ местъ акы отца имели по любви; аже еси съ сякыми речьми прислалъ, не акы къ князю , но акы къ подручнику и просту человеку, а что умыслилъ еси, а тое дей, а Богъ за всемъ». Князья под Ольгом суще, князья сущие под рукой означают покорившихся прежних династов. В слове Даниила Заточника: «И умножи, Господи, вся человъки подъ руку его ». Олег требовал укладов, 1) на все свои собственные и Игоревы города Киев, Полоцк, Чернигов, Любеч, Ростов и т. д., 2) на города, в которых сидели (а не были посажены) прежние славянские князья, бывшие под его рукой (напр., на Коростень у древлян), т. е. по одному городу на каждого малого князя. Этими укладами, как частью военной добычи, он вознаграждал словено-русских князей за полученную от них военную помощь. На природу отношений к князьям данникам указывают слова договора: «И не вдадимъ, елико наше изволете быти (т. е. на сколько зависит от нас) отъ сущихъ подъ рукою нашихъ князь свелыхъ, никакому же съблазну или вине». Олег является здесь не родовым старейшиной в Русской земле, а главой покорившихся, емшихся по дань, но, в сущности, еще независимых мелких династов.