Степан Гедеонов - Варяги и Русь

То же самое и у нас. Кудесник, предвещавший Олегу смерть от коня, говорит: «Княже! Конь, его же любиши и ездиши на немъ, отъ того ти умрети». Собираясь взглянуть на кости умершего коня своего, Олег призывает «старейшину конюхом», велит «оседлати конь». Игорь идет на греков «в лодьях и на коних»; Святослав еще ребенком сражается верхом против древлян: «Суну копьемъ Святославъ деревляны, и копье летъ сквозь уши коневи, удари въ ноги коневи, бъ бо дътескъ». Верхами, разумеется, были и его воеводы Свенгелд и Ясмуд. Впоследствии он делал все свои походы верхом и спал с седлом в головах; отборная дружина его именовалась комонством; о ней говорит Свенгелд: «Пойди, княже, на конихъ около, стоять бо печенъзи въ порозехъ». Олаф Тригвасон научился конной езде на Руси. Дружина Владимира состояла из коней и оружия; в Слове о полку Игореве князья всегда на комонях; мы видели символическое сажание на коня княжеских сыновей при обряде постриг. Под Дористолом Святослав хотел посадить простое войско на коней, следуя примеру греческой конницы; попытка оказалась неудачной, ибо, подобно прочим славянским народам, русь вообще, т. е. масса простолюдинов, была пешесражающимся народом. Норманны переняли от франков, бриттов и вендов обычай ездить и сражаться на конях; от кого же переняли этот обычай Олег, Игорь, Свенгелд, Ясмуд, Святослав? И каким образом не умеющие ездить у себя верхом скандинавы становятся конниками на Руси, когда и русь такой же пешесражающийся народ, как и они сами?

Оружие . Главного скандинавского оружия, двуострой секиры, варяжские князья и их приближенные не знали. Известно, какое значение имели у скандинавов их секиры. Как арабы своим коням, так норманны вели родословные своим секирам; Гакон снаряжает призрак Торгарда секирой, некогда принадлежавшей Гергию; Магнус был вооружен секирой отца своего Олафа Святого, прозванной Hel; Кнут требовал от Норвегии 36 секир в виде дани. «Какие бы выходцы не вступали в корпус варангов, — говорит г. Куник, — двуострая датская секира всегда оставалась его характеристическим отличием». По этим огромным секирам получили варанги у греков специальное название секироносцев.

Дело другое, русские топоры, и доныне неразлучное домашнее орудие русского селянина; они употреблялись, состоявшими на собственном иждивении простолюдинами и на войне, и на кораблях; только напрасно видит в них норманнская школа огромные двуострые норманнские секиры. Из иноземных писателей, упоминающих о топорах у руси, мне известны: 1) Никита Давид Пафлагонский. — Он говорит о топорах, которыми в 865 году русы изрубили на корме одного из своих кораблей 22 служителей патриарха Игнатия. 2) Ибн-Фоцлан. — «Каждый из них, — говорит он о русах, — имеет при себе топор, нож и меч. Без этого оружия их никогда не видать». 3) Константин Багрянородный. — В числе снарядов для 9 русских кораблей, отправленных в поход против Крита в 949 году, выведено: 500 топоров на сумму 50 нумизмов; 200 топоров на 20 нумизмов. 4) Лев Диакон. — Императорский воевода Иоанн Куркуа изрублен русами в 972 году мечами и топорами. Какие это были топоры, видно из свидетельства наших летописей: «Пешци же не ожидаючи Ивора, удариша на Ярославлихъ пешцевъ и кликнута, они веръгше кий, а они топоръ, отбежати имъ». Конечно, здесь дело идет не о норманнских секирах, ибо сражаются босые новгородцы и смоляне. Такими же домашними топорами были вооружены и вендские простцы; и печенеги в XI столетии. Летописец удивляется Сбыславу Якуновичу, который «бьяшеться единымъ топоромъ»; странно было бы удивляться норманнской секире. Ибн-Фоцлан, подробно описывающий харалужные мечи руссов, молчит о бранных секирах; значит, он видел не скандинавские, серебром и золотом обитые öxa, а простые славянские топоры. Цена каждому русскому топору у Константина Багрянородного составляет на наши деньги, около 35 копеек серебром; неужели Кнут требовал от Норвегии двенадцать рублей шестьдесят копеек дани?

Кроме топоров, которыми сражались смерды простолюдины, наша летопись знает потешные топорцы , оружие князей, воевод и дружинников в мирное время. Таковы топорец Яна, топор, который Глеб держал под скутом и пр. Круг мечтает и здесь о норманнской секире; как справедливо видно из текста летописи: «Они же сташа исполчившеся противу, Яневи же идущю съ топорцемъ, выступиша отъ нихъ 3 мужи… Они же сунушася на Яня единъ грешися Яня топоромъ, Янъ же оборотя топоръ удари и тыльемъ, повеле отрокомъ сечи я; они же бежаша въ лесъ». Топорец Яна с тыльем является у Круга двуострой норманнской секирой ! Глеб держит «под скутом» норманнскую секиру, величиной в человеческий рост. Из примеров употребления на Руси настоящей бранной секиры (но только не норманнской) древнерусская история знает, кажется, только один, почему о нем и упоминается особо в летописи; это топор с паворозой на руке, которым князь Мстислав был вооружен в знаменитой Липицкой битве. Как на Руси, так и у западных славян бранная секира мало известна; в кралодворской рукописи упоминается о ней только раз. Безымянный биограф св. Оттона величает напрасно именем бранной секиры простой топор, которым вендский поселянин ударил епископа, хотевшего срубить ореховое дерево, посвященное идолам.

Народным славянским оружием был меч. О крещеных русах, бывших при приеме тарсийских послов в Константинополе в 946 году, Константин Багрянородный говорит, что они держали в руках небольшие знамена и были вооружены щитами и своими (национальными) мечами. Эти русы не варанги ни по имени, ни по вооружению; где у них славянский обоюдоострый меч, там у варангов датская секира. Обоюдоострыми мечами были вооружены и славянские телохранители у калифов. Претич, воевода Святослава в 968 году, меняясь оружием с печенежским князем, дает ему броню, щит, меч. Греческий император посылает Святославу не секиру, а меч, по сказочному, но тем более народный обычай обличающему, преданию Нестора. В договоре Олега: «Аще ли ударить мечемъ или бьеть кацемъ любо съсудомъ, за то ударение или убьение да вдасть литръ 5 сребра по закону рускому». В Игореве: «Ци аще ударить мечемъ, или копьемъ, или кацемъ любо оружьемъ русинъ грьчина, или грьчинъ русина, да того деля греха заплатить сребра литръ 5, по закону рускому». В Русской Правде: «Аще оутнеть мечемъ , а не вынемь его, любо роукоятью: то 12 гривенъ за обидоу». Некрещеная Русь 944 года клянется, полагая «щиты своя, и мъче свое наги, обруче свое и прочая оружья». Неужели, если бы Русь и варяжские князья были от норманнов, не было бы упомянуто ни в одном из этих мест о норманнской секире? В «Слове о полку Игореве» исчислены из различных орудий: мечи, копья, сабли, сулицы, шереширы, стрелы, луки, шеломы, щиты; о секирах ни слова. Сами скандинавы свидетельствуют о существенном отличии между норманнским и русским оружием. Немой раб, купленный на Руси, признан норвежцем потому только, что умел выделывать оружие, употребляемое вэрингами. Очевидно, это оружие было отлично от туземного русского.