Барбара Такман - Европа перед катастрофой. 1890-1914

Через месяц, 25 июля, Русский балет завершил сезон, представив сразу «Иосифа» Штрауса и «Петрушку» Стравинского. В тот же вечер в Белграде сербский ответ на ультиматум Австрии был отвергнут австрийским послом, объявившим о разрыве дипломатических отношений и сразу же уехавшим домой.

Лорд Солсбери, умерший в 1903 году, не смог увидеть демократию в действии на первых главных выборах нового столетия, но они вряд ли его удивили бы. Набирал силу новый сегмент общества, еще не готовый к тому, чтобы занять место патрициев, но способный при помощи различных суррогатов потеснить их. Наступала эпоха народовластия.

Она дала знать о себе криком «пигтейл!»  [127] Дословно – «поросячий хвост», в словарях – косичка. , прозвучавшим в избирательных округах на всеобщих выборах в 1906 году со злобой, в крайней степени непонятной и неуместной. Не было тогда более взрывоопасной темы, чем проблема «китайского рабства» 1, и либералы использовали ее с таким же искусным умыслом, с каким тори эксплуатировали патриотические лозунги на выборах «хаки» 1900 года. «Рабами» были анонимные китайцы, завезенные с согласия юнионистского правительства в Южную Африку добывать золото. Везде выставлялись щиты с изображениями китайцев, закованных в цепи, подвергающихся избиению и порке, по улицам расхаживали люди-сэндвичи, одетые, как китайские рабы. Карикатуристы рисовали фигуры призраков британских солдат, убитых в Англо-бурской войне, показывающих на китайцев в огороженных компаундах и спрашивающих: «Разве ради этого мы погибали?» Рабочему классу сообщалось, что в случае победы на выборах тори завезут китайцев и в Англию, иллюстрируя идею изображением кули в соломенной шляпе, с косичкой и подписью «британский трудящийся тори». Во время политических собраний на экранах демонстрировались картинки о том, как Грэхем Уоллес, доброжелатель либералов, возбуждает «бурю общественного негодования против господина Бальфура». Аудитория, правда, не могла понять, что выражало это негодование: обыкновенное человеческое возмущение или опасения по поводу конкуренции, которую создаст более дешевый труд. И те и другие чувства, как полагал Уоллес, могла передать символика «поросячьего хвоста». Отвратительные желтые лица пробуждали «ненависть к монголоидной расе, которая автоматически адресовалась и консервативной партии». В ярости толпы Уоллес усмотрел действие иррациональных сил в общественных движениях.

Новые политические лица, как и желтая пресса  2, порождались новым электоратом. Народ стал более грамотным и потому более доступным и легковерным. Грошовая «Дейли мейл» стоимостью полпенни печаталась в количестве свыше полумиллиона экземпляров, более чем в десять раз превысив тираж «Таймс». Автомобили позволяли кандидатам обращаться к значительно более широкой аудитории, которая тоже стала гораздо многочисленнее в связи с ростом городов. Иррациональность поведения необязательно и не всегда неверна; она может быть и адекватной в силу неадекватных обстоятельств. И она необязательно ограничивается рамками того, что Мэтью Арнолд назвал Populace , «народными массами», потому что простого народа гораздо больше, чем нам кажется.

Когда Артур Бальфур принимал пост премьер-министра у лорда Солсбери после окончания Англо-бурской войны в 1902 году, перемены уже стучались в дверь. С экономикой дела обстояли неплохо, но зарубежная конкуренция подрывала превосходство Британии в мировой торговле, вторгалась на ее рынки, претендовала на лидерство в новых отраслях промышленности. Дома высшее общество продолжало наслаждаться жизненными благами, но безработица, голод, нужда, все беды, проистекавшие из неравенства и несправедливости и имевшие теперь общее название «социальных проблем», всплывали наружу, нервируя привилегированные классы и создавая очаги недовольства, которые уже нельзя было ни подавить, ни проигнорировать. Новая эпоха требовала, чтобы правительство проявляло больше активности, воображения, позитивного настроя и желания предпринимать практические действия. Либералы, десять лет отлученные от власти, надеялись, что именно они и могут сформировать такой кабинет.

У них никогда прежде и теперь тоже не было монолитного единства. Как и все либералы, они проповедовали философию перемен и реформ, но она распадалась на тысячу фрагментарных идей и социальных обоснований. В их среде были самые разные люди: виги-аристократы вроде лорда Роузбери; сельские помещики, как, например, сэр Эдвард Грей; успешные бизнесмены вроде Кэмпбелла-Баннермана; безземельные интеллектуалы наподобие Асквита и Морли; уникальные кельтские выскочки типа Ллойда Джорджа. В их рядах были «малые англичане», считавшие империю, как говорил Джон Брайт, «гигантским заказником для выездов аристократии на отдых» 3; другие были такими же империалистами, как тори. Одни считали себя приверженцами англиканской церкви, другие – нонконформистами, третьи – сторонниками гомруля, четвертые – его противниками. Одни были пламенными радикалами, больше всего желавшими перераспределить богатство и власть; другие – промышленными магнатами, озабоченными наращиванием состояний. Либералы, ставшие ими по убеждению, а не в силу семейной традиции или политической необходимости, полагали, что с тори их разделяет «пропасть, такая же широкая, как во все времена», или, по словам Герберта Сэмюэла, такая же, какая пролегает между «квиетистами и реформаторами». Преисполненный жаждой реформ, Сэмюэл верил в то, что либерализм является не чем иным, как «внедрением в общественную жизнь религиозного духа». Некоторые были искренними либералами, другие – оппортунистами, некоторые – демагогами, а другие, как Ллойд Джордж, – умели совмещать в себе все эти качества. Это были настоящие актеры, готовые занять любой пост, ответить на любой вызов времени.

Их оппоненты были раздроблены и поглощены внутренними раздорами, которые после Англо-бурской войны приобрели особую остроту. Вся ненависть и зависть нонконформизма к истеблишменту трансформировалась в общенациональную бурю эмоций вокруг законопроекта о системе образования в 1902 году. Законопроект, инициированный и разработанный главным образом самим Бальфуром, предусматривал дополнить обязательное начальное образование средним обязательным образованием и привести все школы к единому стандарту. Подобно закону об обязательном образовании 1870 года, этот проект тоже был экономически мотивирован: если в стране не повысится уровень школьного образования, то нация будет по-прежнему отставать в борьбе за рынки. Законопроект, нацеленный на стимулирование прогресса, был, пожалуй, самым важным правительственным нововведением за последнее десятилетие, если бы не один изъян: его однобокость. Отдавая предпочтение, а в сущности, предоставляя финансовую поддержку только школам государственной церкви, каковой была англиканская церковь, и ликвидируя борд-скул, систему начальных школ, управлявшихся местными школьными комитетами, новый закон возмутил нонконформистов, традиционных либералов. Он создал предлог для объединения империалистов и радикалов в либеральной партии, которые прежде конфликтовали из-за Англо-бурской войны и гомруля. Дебаты в палате общин проходили в обстановке возросшей враждебности между высокой и низкой церковью; священники методистской церкви писали в газеты гневные письма; законодательный акт назывался «величайшим предательством со времен распятия Христа» 4; в деревнях собирались сходки протеста; формировались лиги для неуплаты школьных налогов со всем жаром и пылом, присущим «круглоголовым», отказывавшимся давать деньги королю Карлу. Ллойд Джордж, уже выступивший за отделение церкви Уэльса, вдохновлял лиги театральными ораторскими представлениями. Ввязавшись в новую религиозную войну, люди, казалось, испытывали удовольствие от охоты за возбуждениями, привитое Англо-бурской войной, хотя в физическом смысле оно затронуло не более двух процентов населения.