Барбара Такман - Европа перед катастрофой. 1890-1914

«Фанатичный варвар, получив ранение, продолжает нападать, с копьем или мечом в руках, и, прежде чем вы сможете объяснить ему, что его поведение является грубым нарушением общепринятых норм, которых должен придерживаться раненый, он отрубит вам голову». Замысловатым языком сэр Джон Ардаг хотел объяснить, что война – это суровое испытание, и в более вежливой форме, чем Фишер, опроверг предположение, что она может быть цивилизованной. На делегатов его аргументы не произвели впечатления, и большинством голосов – 22 против 2 – они преодолели оппозицию Британии и Соединенных Штатов, запретив использовать пули «дум-дум».

Единодушие, хотя и обманчивое, было достигнуто по крайней мере по одной проблеме: сбрасыванию снарядов или взрывчатки с воздушных шаров. Дело это еще было малоизвестное и не испробованное, и практически все делегаты согласились с тем, чтобы запретить новшество, особенно этому рады были российские представители, которым совершенно не нравилась перспектива столкнуться с дополнительной военной угрозой. Полковник Жилинский чуть ли не жалостно заявил: «По мнению российского правительства, уже имеется достаточно средств для нанесения вреда противнику». Большинство делегатов были настроены против идеи ведения войны с воздуха и проголосовали за перманентное запрещение средств ведения такой войны. Комитет мог поздравить себя с серьезным успехом. Однако на следующем заседании капитан Кроузьер, посоветовавшись с капитаном Мэхэном и передумав, вдруг выдвинул возражения. Делегаты, заявил капитан, собираются навсегда запретить оружие, о котором не имеют никакого понятия. Новые разработки и изобретения позволят создать воздушные суда типа дирижаблей, снабженные двигателями: они смогут находиться над полем сражения и сыграть решающую роль в его исходе, сохранив жизни многих солдат и сократив продолжительность конфликта. Разве гуманно запрещать такие новшества? Вместо перманентного запрета капитан Кроузьер предложил пятилетний мораторий, по завершении которого у всех будет более ясное представление о возможностях воздушных судов. Делегаты с ним согласились.

Для единодушного запрета использования удушающих газов не хватило одного голоса – капитана Мэхэна. Он упорно отказывался уступить, ссылаясь на то, что в Соединенных Штатах не принято «противодействовать изобретательной гениальности своих граждан, в том числе и в создании орудий и методов войны». Пока еще ничего не сделано в этом направлении, но, как считает Мэхэн, применение газа в меньшей степени негуманно и жестоко, чем использование субмарин, а их конференция не решилась запрещать. Игнорируя единичное возражение американца, делегаты приняли решение запретить удушающие газы.

В мире за пределами Гааги жизнь тоже не стояла на месте. В Пекине националисты под названием «праведные кулаки», или «боксеры», избивали иностранцев; в Южной Африке буры и британцы готовились к войне; американцы начали войну на Филиппинах; в Италии бунтовали рабочие; полиция открыла огонь и поубивала демонстрантов в Испании; парламентский кризис по поводу избирательных прав разразился в Бельгии. Повсюду обсуждалось нападение на президента Франции во время скачек в Отёе. «Какая скука была бы в Европе, если бы не существовало Франции», – патриотично написал корреспондент газеты «Тан». Господин Буржуа поспешил домой, чтобы воспользоваться кризисной ситуацией, но решил не брать на себя обузу возглавлять правительство, и, как мрачно прокомментировал Жорес, «ангел арбитража  67полетел обратно в Гаагу, чтобы вернуться, когда минуют опасные времена».

Делегаты, окруженные красотами «Хёйстен-Боса», стали вдруг тревожиться по поводу негативного в целом финала конференции и неодобрительной реакции общественности, особенно социалистов, «блюстителей общественной совести» 68. Если конференция завершится лишь помпезной церемонией и без практических результатов, то социалисты громогласно обвинят правительства в политической импотенции и объявят себя истинными радетелями человечества. Барон д’Эстурнель рассказывал, что, когда уезжал из Парижа, Жорес говорил ему  69: «Действуйте, занимайтесь чем хотите в Гааге, но все ваши усилия будут напрасны. Вы ничего не достигнете, вас постигнет неудача, а выиграем мы». Все лето, как шутил один делегат, социалисты вертелись возле Гааги, «как коты у клетки с птичками». В Амстердаме они устроили митинг, собрав на него три тысячи человек, чтобы разоблачить притворство правительств и заявить, будто действительный мир могут обеспечить лишь организованные массы, победившие капитализм.

«Почему никто не догадался написать на дверях конференции Mene, Tekel, Upharsin? »  [100] « Мене, Текел, Упарсин » – халдейские слова, начертанные таинственной огненной рукой в палате царя Валтасара. Означают: «исчислен… взвешен… найден очень легким… разделено царство твое». Книга Пророка Даниила, 5:25. – вопрошал анонимный корреспондент газеты «Тан». Понаблюдав за игрой детей голландских рыбаков и двумя улыбчивыми девочками-кокетками, проходившими мимо, он сделал грустное заключение: «Если это великое собрание не достигнет поставленной цели, то дурное соперничество государств когда-нибудь приведет к тому, что эти юные существа будут скошены как трава и миллионы их мертвых тел усеют поля сражений».

Все надежды теперь возлагались на комиссию по арбитражу. В ней заседали главные делегаты, представители великих держав: Понсфот, Уайт, Буржуа, Мюнстер, Стааль. Ее деятельность была в центре общественного интереса; члены комиссии, озабоченные повышенным вниманием общественности, трудились не покладая рук; дебаты были жаркими, как и эмоции. Британские, российские и американские делегаты предлагали свои проекты постоянного трибунала. За основу был принят план Понсфота. Граф Мюнстер, поддержанный парой профессоров, с самого начала заявил, что Германия отвергает арбитраж в любом виде. Вся эта идея – «вздорная» и «вредная» для Германии, сказал он Уайту, поскольку его страна, добавил граф без стеснения, «подготовлена к войне, как ни одна другая нация» и может провести мобилизацию за десять дней, быстрее, чем Франция и Россия или любое иное государство. Согласиться на арбитраж во время конфликта, который может привести к войне, означало бы дать время противникам подтянуться и ликвидировать мобилизационные преимущества Германии. «Верно, – написал кайзер на полях депеши Мюнстера. – В этом и заключается смысл всей этой мистификации» 70.

Кайзер приходил в неистовство каждый раз, когда упоминали арбитраж, усматривая в нем вторжение в его суверенные права и заговор с целью лишить Германию преимуществ, достигнутых благодаря непревзойденной военной организации. Тем не менее комиссия, в которой особую активность проявляли Понсфот, Уайт и Буржуа, упорно старалась разработать приемлемую форму трибунала. Гражданские делегаты пытались перебороть несговорчивость собственных правительств и военных коллег, которые и слышать не хотели о каких-либо принудительных принципах. Никто не желал поступиться ни йотой суверенности и ни единым часом мобилизационного преимущества, и временами казалось, что положение складывается безнадежное. Однажды, когда ветер подул с моря, баронесса фон Зутнер записала в дневнике: «На сердце у всех холод, – холодом сквозит из дребезжащих окон. Я продрогла до костей».