Барбара Такман - Европа перед катастрофой. 1890-1914

На конференции были сформированы три комиссии: по вооружениям, по законам ведения войны и по арбитражу. Председателем первой комиссии стал Огюст Бернаерт, главный делегат Бельгии и бывший премьер, которого король Леопольд II однажды назвал «величайшим циником королевства» 56. Практичный политик на раннем этапе своей карьеры, он был правой рукой короля в его предприятии в Конго и укреплении бельгийских границ против возможного вторжения. Позднее Бернаерт переменился, превратился в пацифиста и регулярного участника мирных конгрессов. Будучи председателем палаты депутатов в Бельгии, он все еще имел политическое влияние. Вторую комиссию возглавлял профессор Мартенс из России, третью – Леон Буржуа.

Делегаты понимали, что за ними будет следить весь мир глазами большой groupe du high-life pacifique , прибывшей в Гаагу в роли наблюдателей. Не рассчитывая на успех, организаторы решили проводить сессии за закрытыми дверями и не допускать на них прессу. Их замысел не удался: помешал вездесущий У. Т. Стед, корреспондент «Манчестер гардиан». Используя свою назойливость и многочисленные личные контакты, он публиковал ежедневную хронику с конференции на специальной полосе, отведенной для него ведущей газетой в Гааге «Дагблад». Его сообщения читали и делегаты, и другие корреспонденты, не имевшие иных источников, и пропагандисты мира, докладывавшие новости в свои сообщества на родине. Организаторам конференции пришлось открыть сессии и собрания для прессы.

Среди наблюдателей первенствовала баронесса фон Зутнер, выступавшая в роли корреспондента венской газеты «Нойе фрайе прессе». Уверовавшая в то, что 18 мая «войдет в историю как эпохальная дата», она развлекала делегатов чаем и душевными разговорами, советовалась относительно стратегии с д’Эстурнелем, Бернаертом и другими приятелями. Иван Блиох приехал из России с чемоданами, набитыми экземплярами своей книги для распространения. Он устраивал лекции для публики, демонстрируя диапозитивы при помощи фонаря, и приемы для делегатов, сочетая щедрые угощения с показом картинок, схем и диаграмм, иллюстрирующих развитие вооружений. Доктор Бенджамин Трублад, квакерский секретарь Американского общества за мир, прибыл из Бостона; Шарль Рише, редактор «Научного обозрения» и директор Французского общества за мир, приехал из Парижа. Королева Румынии прислала поэму под псевдонимом Кармен Сильвы. Госпожа Зеленка из Мюнхена привезла пацифистскую петицию, подписанную женщинами, представлявшими восемнадцать стран. Конференция получила также бельгийскую петицию (100 000 подписей) и голландскую петицию (200 000 подписей). Эндрю Уайта засыпали «планами, схемами, мнениями, рецептами и панацеями всякого рода», памфлетами, книгами, письмами, проповедями, телеграммами, петициями, резолюциями, молитвами и благословениями. И все же среди откровенного вздора и благоглупости он уловил и «чувства, более искренние и широко распространенные, нежели я думал вначале».

В то же время графа Мюнстера вся эта затея возмущала. «На конференцию съехалась политическая шушера со всего мира  57, – писал он Бюлову, – журналисты самого низкого свойства вроде Стеда, крещеные евреи вроде Блиоха и фанатики мира женского пола вроде госпожи Зутнер… Весь этот сброд, поддерживаемый младотурками, армянами и социалистами, действует под эгидой России». Он считал Стеда «платным агентом России», а конференцию – заговором России, нацеленным на то, чтобы ликвидировать военное превосходство Германии. Однако даже в его отечестве встреча «сброда» в Гааге нашла отклик, когда комитет депутатов рейхстага  58, профессоров и писателей выступил в поддержку целей и задач конференции. Хотя они и были против того, чтобы Германия утратила свои ведущие позиции, в их послании выражалась надежда на то, что конференция в какой-то степени поможет Европе освободиться от бремени вооружений и предотвратить возникновение войн.

Ощущая на себе внимание всего мира, делегаты начали испытывать возрастающее желание не разочаровать его. После двух недель заседаний, сообщал Понсфот, у них «появился интерес вопреки намерениям». В некоторых даже проснулось стремление преуспеть вследствие amour-propre  [98] «Самолюбия» ( фр .). , как у Карнебека, нидерландского делегата, или по каким-то иным причинам. Другие под впечатлением от встречи в одном месте представителей столь многих государств начали задумываться о создании «федерации наций Европы»: «Эти грезы зародились в Гааге. Европа должна выбирать – либо стремиться реализовать мечту, либо впасть в анархию».

Однако если обсуждение арбитража могло дать какие-то результаты, то переговоры об ограничении вооружений, военных бюджетов или создания новых видов оружия изначально были обречены на провал. Несмотря на отчаянные усилия российской делегации, поддержку малых государств и многих гражданских представителей, все предложения об ограничениях в сфере вооружений или мораториях отвергались военными делегатами главных держав как «непрактичные». Разногласия окончательно обнажились, когда полковник Жилинский из России предложил объявить пятилетний мораторий, призывая нации сбросить с себя бремя, лишающее жизненных сил Европу. Не менее эмоционально выступил делегат Нидерландов генерал ден-Бер-Портюгал, красочно сравнивший государства с «альпинистами, привязанными друг к другу веревками военных обязательств» и упорно идущими к пропасти, в которую они непременно свалятся, если их вовремя не остановит «сила разума». Тогда поднялся германский военный делегат полковник фон Шварцкопф и охладил пылкое красноречие предыдущих ораторов железной немецкой логикой. Германский народ, сказал он, не «страдает от гнета военных расходов»: «Немцам не грозят истощение и разруха». Напротив, они процветают, возрастают их благосостояние и уровень жизни. Полковник Шварцкопф без колебаний возложил на Германию ответственность за отказ поддержать мораторий, избавив от этой неприятной обузы представителей других держав. Когда стало ясно, что Германия не согласится с мораторием и, соответственно, нет ни малейших шансов для его принятия, все другие делегаты с радостью проголосовали за то, чтобы передать предложение для дальнейшего рассмотрения в подкомитет. Таким образом, объяснял сэр Джон Фишер своему правительству, нам удалось и не оскорбить чувства российской делегации, и не создать впечатления, будто Англия блокирует обсуждение их предложения.

В комитетах Фишер вел себя на удивление осмотрительно и благоразумно, но в неофициальной обстановке оставался самим собой. «Гуманизировать войну! – возмущался он. – Это все равно что гуманизировать ад!» 59Его ответ одному «тупому ослу», рассуждавшему о необходимости «благоприличного, цивилизованного ведения войны и обеспечения военнопленных горячей водой и овсянкой», решили не публиковать. В книге автографов Стеда он написал: «Превосходство британского военно-морского флота – наилучшая гарантия безопасности и мира во всем мире». В Швенингене Фишер жил в отеле «Курхаус» 60, который, судя по его описаниям, ему понравился: «Какая здесь суматоха. Оркестр играет во время завтрака, ланча и обеда! Постоянно откуда-то прибывают огромные коробки, и портье носятся вокруг как белки. И железнодорожный вокзал, и телеграф, и почта в отеле!» Среди военно-морских делегатов Фишер пользовался особым уважением, а когда посредине конференции его назначили главнокомандующим Средиземноморской эскадрой, это произвело огромное впечатление на всех иностранцев, включая баронессу фон Зутнер, которая очень сожалела, не увидев его на балу у господина Стааля, поскольку он был «одним из самых замечательных партнеров в танце». Его называли «танцующим адмиралом», и, без сомнения, он был самым обходительным джентльменом, и в Гааге, как писал Стед, «по популярности ему не было равных» 61. Контакты с немцами убедили Фишера в том, что Германия, а не Франция будет оппонентом Британии. От немецкого военно-морского делегата он узнал, что британские корабли в случае войны будут абсолютно бесполезны, так как немцы потопят их «ордами» торпедных катеров  62.