Барбара Такман - Европа перед катастрофой. 1890-1914

Подбор делегатов затруднялся неопределенностью главной проблемы: одних интересовало мирное разрешение конфликтов, других – методы ведения войны. Хотя арбитраж не упоминался в царском манифесте, о нем говорилось в циркулярной ноте Муравьева, и для общественности он сразу же стал самой популярной темой. Организация «Бостон пис крусейд» 43в продолжение марта и апреля каждую неделю устраивала митинги, требуя, чтобы Соединенные Штаты добивались создания «постоянного трибунала XX века». Конгресс перессорился из-за разногласий по поводу мирного договора с Испанией, и Мак-Кинли предлагали назначить уполномоченным ректора Гарвардского университета Элиота  44, полагая, что это поможет охладить антиимпериалистические настроения. Но Элиот казался Мак-Кинли человеком трудно управляемым, и президент предпочел Эндрю Уайта, бывшего ректора Корнелльского университета, теперь посла в Берлине. Бывший профессор истории, ставший дипломатом, отличался трудолюбием, возвышенными помыслами и доверчивостью. В Гааге он вскоре подружился с герцогом Тетуаном, делегатом недавнего врага, Испании, разделяя с ним «увлеченность церковной архитектурой и органной музыкой». Помимо Уайта, делегатом на конференцию был также назначен капитан Мэхэн, которому надлежало отстаивать американские интересы и проявлять твердость убеждений и непреклонность. Появление его имени в списке делегатов вконец расстроило немцев и усугубило их неприязненное отношение к конференции. «Наш злейший и опаснейший враг» 45, – заметил мрачно кайзер.

Американским делегатам поручалось прежде всего оспорить правомерность выдвижения проблемы разоружения в качестве начальной и главной темы международного форума. Ограничение вооружений «обсуждать бессмысленно», так как по уровню вооруженности Америка намного уступает европейским державам, и в этом отношении они должны проявлять инициативу. «Сомнительны» и ограничения разработок новых видов вооружений, поскольку вряд ли окажется «эффективным какое-либо международное соглашение по этой проблеме». Американские делегаты готовы были поддержать усилия, направленные на то, чтобы привнести больше гуманности в законы и обычаи войны и предложить проект создания третейского трибунала. Им наказывалось также внести предложение об иммунитете частной собственности от захвата в море, явно скоропалительное и чреватое непредвиденными осложнениями.

Франция направила главным делегатом бывшего премьера, сторонника арбитража в международных делах Леона Буржуа, чье премьерство в 1895–1896 годах прошло в неустанных попытках преодолеть оппозицию сената и ввести прогрессивный подоходный налог. Он чуть было не выиграл битву, но все-таки потерпел поражение. Дело Дрейфуса могло в любой момент ввергнуть правительство в новый кризис и вернуть в офис Буржуа, и конференция в Гааге предоставила блестящую возможность для того, чтобы убрать его из Парижа. Один из политиков говорил о нем: «Дружелюбный, элегантный, красноречивый, очень гордился своей черной как смоль бородой и любил изрекать общеизвестные истины мягким, добродушным тоном» 46.

Франция, испытывавшая в связи с делом Дрейфуса подъем патриотизма и оскорбленная тем, что Россия проигнорировала ее, когда готовила свое предложение, относилась к конференции столь же настороженно, как и другие нации, и решительно настроилась на то, чтобы не соглашаться ни с какими фиксированными статус-кво. «Отказаться от войны – это значит предать свою страну» 47, – так прокомментировал царский манифест один французский офицер. Госпожа Адам, подруга Гамбетты, жрица revanche , когда ее пригласили на лекцию Берты фон Зутнер, ответила: «Я? На лекцию о мире? Конечно, нет. Я за войну» 48. Франция тем не менее послала в Гаагу, в дополнение к Буржуа, страстного проповедника мира барона д’Эстурнеля де Констана. Кадровый дипломат, служивший на этом поприще до возраста сорока трех лет и разочаровавшийся сферой международных отношений, в 1895 году подал в отставку, возмутившись тем, как незначительный инцидент чуть не привел к войне, занялся политикой, стал членом палаты депутатов и поборником мира. Барон, обладавший очень привлекательной внешностью и изысканными манерами, был украшением конференции и ярким представителем движения за мир.

Россия, инициатор, обеспечила конференцию председателем, поручив эту роль своему послу в Лондоне, барону Стаалю, симпатичному пожилому господину с длинными белыми бакенбардами, ходившему обычно в котелке с квадратным верхом. Принц Уэльский отзывался о нем как об «одном из достойнейших людей, когда-либо живших на этом свете… не сказавшем ни единого слова неправды» (качество, безусловно, похвальное, но малопригодное в профессии). Реальным главой российской делегации был Федор Мартенс, заслуженный профессор международного права Санкт-Петербургского университета, не позволявший никому забывать о его репутации ведущего юриста Европы в этой сфере. Витте называл его «человеком больших познаний», но не «слишком широкого кругозора». Будущий начальник генштаба полковник Жилинский был военным представителем.

С явным неудовольствием готовился к конференции граф Мюнстер, глава делегации Германии, германский посол в Париже, из мусорной корзины которого возникло дело Дрейфуса. «Сотрясать воздух – не самое благодарное занятие» 49, – писал он приятелю. Ограничение вооружений – ausgeschlossen  [95] Обсуждению не подлежит ( нем .). (любимое немецкое словечко). Арбитраж важен, но достижение согласия вряд ли возможно. Чтобы помочь России сохранить свое лицо, нельзя допустить полного фиаско конференции, и ее деятельности надо придать «видимость заботы о мире». Обходительный седовласый господин, которого Эндрю Уайт назвал «великолепным экземпляром» старомодного немецкого аристократа, одно время служил в Англии, женился на англичанке и любил, когда его принимали за английского джентльмена. Помимо военного и морского представителей, в германской делегации были еще двое правоведов – профессор Цорн из Университета Кёнигсберга и профессор барон фон Штенгель из Мюнхенского университета, успевший написать и опубликовать памфлет «Вечный мир» 50, высмеивавший идеи предстоящей конференции и доказывавший неизбежность войн. Хотя Штенгель не высказал ничего нового, он исполнил свою роль столь по-немецки грубо и шумно, что кайзер не мог не обратить на него внимания. Стед, находившийся тогда в Берлине, выразил протест, Бюлов промямлил какие-то объяснения, германские сатирические газеты напечатали карикатуры, изображавшие Штенгеля быком в ложе из тюльпанов.

Конференция все-таки обладала некой магией, благодаря которой она и состоялась, несмотря на практически всеобщий негативный настрой, а Британия сделала ей подарок, прислав очень представительную делегацию. Ее возглавлял сэр Джулиан Понсфот, посол в Вашингтоне, автор первого в мире третейского договора, выдающийся пропагандист идеи посредничества и арбитража в международных спорах. Спокойный, крупный и тяжеловесный, державшийся всегда с достоинством и напоминавший повадками белого медведя, он совершал чудеса дипломатии, руководствуясь простым правилом: «Никогда не уступать и никогда не нападать» 51. «Я с радостью открывал ему свою душу, – говорил госсекретарь Хей. – Он был воплощением честности и искренности». Его сопровождал недавний спикер палаты общин сэр Артур Пил, одним своим внушительным видом умевший утихомирить самых буйных членов парламента. «Когда Пил выходил из себя, – говорил о нем один из парламентских коллег, – то бушевал, как море в шторм» 52. «Он мог терпеть зануд, но не переносил хамов любых сословий».