Валерий Замыслов - Иван Болотников (Часть 1)

- Проснись, чадо.

Иванка открыл глаза, перед ним стоял старец с ковшом.

- Прими зелье. На семи травах настояно.

Иванка приподнялся, выпил.

- Ты лежи, лежи, чадо. Сон и травы в недуге зело пользительны.

Назарий положил легкую сухую ладонь на его влажный лоб и сидел до тех пор, пока Иванку не одолел сон.

Минула еще ночь, и Болотникову полегчало; старец дозволил ему выходить из кельи.

- Наградил тебя господь добрым здравием. Иному бы и не подняться. Чую, нужен ты на земле богу.

- Спасибо, Назарий. Травы твои и впрямь живительны.

- Не мои - божьи, - строго поправил отшельник. - Все вокруг божье: и травы, и леса, и ключ-вода, кою ты жаждал. Молись творцу всемогущему...

Васюта оба дня ходил на охоту; добыл стрелой трех глухарей и дюжину уток. Потчевал мясом Иванку, тот ел с хлебом и запивал квасом. Назарий же к мясу не притронулся.

- Чего ж ты, дед? Пост еще далече.

Скитник сердито нахмурил брови.

- Не искушай, чадо. Не божья то пища.

Иванка доел ломоть, сгреб крошки со стола в ладонь, кинул в рот и только тут спохватился, с удивлением глянув на отшельника.

- Слышь, Назарий. Чьим же ты хлебом нас угощаешь?

- Божьим, отрок, - немногословно изрек старец и вновь встал на молитву.

Парни переглянулись. На другой день они пошли на охоту; лук и колчан со стрелами взяли у Назария.

В бору было привольно, солнечно; воздух густой и смолистый. Часто видели лисиц и зайцев, по ветвям елей и сосен скакали белки.

- Зверя и птицы тут довольно. Не пугливы, хоть руками бери.

Вскоре бор раздвинулся, и парни вышли на солнечную прогалину.

- Мать честная. Нива! - ахнул Иванка и шагнул к полю в молодой темно-зеленой озими. - Откуда? Глянь, какое доброе жито поднимается?

- Ну, старец, ну, кудесник! - сдвинул колпак на затылок Васюта. - Нет, тут без чародейства не обошлось. Знается наш скитник с волхвами.

Настреляв дичи, вернулись к избушке. Васюта заглянул в открытую дверь, но в келью не пошел.

- Молится Назарий. Устали не знает.

Отшельник вышел из кельи не скоро, а когда наконец появился на пороге, лицо его было ласково умиротворенным.

- Замолил ваш грех, чада.

- Какай грех, старче?

- Много дней и ночей провел в сей пустыни, но живой твари не трогал. Вы же, - скитник ткнул перстом на дичь, - не успев в обитель ступить, божью тварь смерти предали.

- Но как же снедь добывать, старче?

- Все живое - свято, и нельзя то насильем рушить. Всяка тварь, как человек, должна уходить к создателю своею смертью.

- А чем чрево насытить?

- Чем?.. Ужель человек так кровожаден? Разве мало господь сотворил для чрева? Разве мало земля нам дарует? Стыдись, чада!

Назарий зачем-то трижды обошел вокруг скита, затем в минутной раздумчивости постоял у ели, обратившись лицом к закату; от всей его древней согбенной фигуры веяло загадочной отрешенностью и таинством.

- Ступайте в келью, - наконец молвил он.

Стол в избушке был уставлен яствами. Тут был и белый мед в деревянных мисках, и калачи, и уха рыбья, и моченая брусника, и красный ядреный боровой рыжик, и белый груздь в засоле и сусло с земляникой, и прошлогодняя клюква в медовых сотах.

- Ого! - воскликнул Васюта. - Да тут целый пир, Иванка.

- Трапезуйте, чада. Все тут богово.

Помолились и сели за стол. Васюта макал калачи в мед и нахваливал:

- И калач добрый и мед отменный.

Не удержался, спросил:

- Хлеб-то с поля, Назарий? Откуда нива в бору оказалась?

- Так бог повелел, молодший. Перед тем, как идти в обитель, сказал мне создатель: "Возьми пясть жита и возрасти ниву".

- Без сохи и коня?

- Покуда всемогущий дает мне силы, подымаю ниву мотыгой.

- А давно ли в обители, старче? - спросил Болотников.

- Давно, сыне. Сколь лет минуло - не ведаю. Ушел я в ту пору, когда царь Иван ливонца начал воевать.

Иванка и Васюта с изумлением уставились на старца.

- Тому ж тридцать лет, Назарий! - Васюта даже ложку отложил. Встал из-за стола и земно поклонился скитнику. - Да ты ж святой, старче! Всем мирянам поведаю о твоем подвиге. На тебя ж молиться надо.

- Богу, чадо. Я ж раб его покорный.

- А не поведаешь ли, старче, отчего ты мир покинул?

На вопрос Болотникова Назарий ответил не сразу; он повернулся к иконе, как бы советуясь с Богоматерью. Долго сидел молчком, а затем заговорил тихим, глуховатым голосом:

- Поведаю вам, чада, да простит меня господь... Был я в младых летах холопом боярина старого и благочестивого. Зело почитал он творца небесного и в молитвах был усерден. Перед кончиною своею духовную грамоту написал. Собрал нас, холопей, во дворе и волю свою изъявил. "Служили мне честно и праведно, а ныне отпущаю вас. Ступайте с богом". Через седмицу преставился боярин, и побрели мы новых господ искать. Недолго бродяжил в гулящих. Вскоре пристал к слуге цареву - дворянину Василью Грязнову. Тот сапоги да кафтан выдал, на коня посадил. Молвил: "Ликом ты пригож и телом крепок. Будешь ходить подле меня".

А тут как-то на Николу полонянка в поместье оказалась. Татары ее под Рязанью схватили. На деревеньку набежали, избы пожгли, старых побили, а девок в степь погнали. Не видать бы им волюшки, да в Диком Поле казаки отбили. Вернулась Настена в деревеньку, а там затуга великая, по пожарищу псы голодные бродят и сплошь безлюдье, нет у девки ни отца, ни матери поганые посекли. С торговым обозом на Москву подалась, там сородич ее проживал. Да токмо не довелось ей с братом родным свидеться. Занедужила в дороге, а тут - поместье Грязнова. Купцы девку в людской оставили - и дале в Москву. Тут впервой я ее и приметил. Ладная из себя, нравом тихая.

Как поправилась, дворянка Настену при себе оставила, в сенные девки определила. Мне в ту пору и двадцати годков не было. Все ходил да на Настену засматривался, пала она мне на сердце, головушку туманила. Да и Настена меня средь челяди выделяла. В перетемки встречались с ней, гуляли подле хором. Настена суженым меня называла, отрадно на душе было. На Рождество надумали Грязнову поклониться, благословения просить.

Вечером пришли мы с Настеной к дворянину. Тот был наподгуле, с шутами балагурил, зелена вина им подносил. Увидел Настену, кочетом заходил: "Ты глянь, какая краса-девка у меня объявилась. Ух, статная!" В ноги ему поклонился: "Дозволь, батюшка, в жены Настену взять. Мила душе моей. Благослови, государь". А тот все вокруг Настены ходит да приговаривает: "Ух, красна девка, ух, пригожа!" На меня же и оком не ведет, будто и нет меня в покоях. Вновь земно поклонился: "Благослови, батюшка!" Василий же спальников кликнул, повелел меня из покоев гнать. "Недосуг мне, Назарка, поди вон!" Взял я Настену за руку - и в людскую. Спать к холопам в подклет ушел, а Настена - к сенным девкам. Всю ночь в затуге был. Ужель, думаю, не отдаст за меня дворянин Настену? Ужель счастью нашему не быть?.. Утром спальник Грязнова зубы скалит: "Обабили твою девку, Назарка". Услышал - в очах помутнело, к Настене кинулся. Та на лавке в слезах лежит. Схватил топор и к дворянину в покои. Тот у себя был, сидел за столом да пороховым зельем пистолет заряжал. Возвидел меня с топором, затрясся, лицом побелел. Я же вскричал: "Пошто Настену осрамил? Порешу, грехолюб!" Топор поднял, а Грязное из пистоля выпалил. Сразил меня дворянин. Очухался в подклете, кафтан кровью залит. Думал, не подняться, да видно господь ко мне милостив, послал мне старца благонравного. Привратником в хоромах служил. Травами меня пользовал. Через три седмицы поднял-таки. Пошел я в светелку к сенным девкам, чаял Настену повидать, а там мне молвили: "Со двора сошла блаженная о Христе Настасья. А куда - не ведаем". "Как блаженная?!" - воскликнул. И тут поведали мне, что как прознала Настена о моем убийстве, так в сей час и ума лишилась.