А. Мелехин - Ордынский период. Лица эпохи

«Когда Берке (Бэрх-хан) скончался, на его место посадили… Менгу-Тимура (Мунх-Тумура)» – так Рашид ад-Дин начал свое очень краткое сообщение об этом хане Золотоордынского улуса. В этой связи интересно мнение Г. В. Вернадского по поводу кандидатуры престолонаследника Золотой Орды: «Берке не оставил сыновей. Если бы он имел возможность назначить наследника, его выбор, вероятно, пал бы на князя Ногая, который проявил себя выдающимся военачальником и которого он, по всей видимости, очень любил. Однако новый хан должен был быть избран местным курултаем, собранием князей-зучидов и высших военачальников. Генеалогическое старшинство не было абсолютно необходимым условием для избрания кандидата, но часто давало серьезное преимущество. Ногай не мог претендовать на старшинство в доме Зучи. Его отец, Татар, был сыном Боала, седьмого сына Зучи. А все еще жили два внука Бату: Мунх-Тумур и Туда-Мунх, оба – сыновья Тугана. Ввиду высокого престижа Бату, как основателя ханства кипчаков, представляется вполне естественным, что избирательное собрание предпочло его внуков Ногаю. Поэтому именно Мунх-Тумур, а не Ногай наследовал Берке в качестве хана кипчаков (Золотоордынского улуса). Поскольку к тому времени Ариг-Буга сдался Хубилаю (1264 год), последний являлся бесспорным хозяином империи, из чего мы можем заключить, что Хубилай одобрил кандидатуру Мунх-Тумура в качестве великого хана (примерно в 1267 году). Ногай, однако, представлял собой слишком видную фигуру, чтобы полностью уйти со сцены». И Ногай действительно никуда не ушел, и при четырех последующих ханах Золотоордынского улуса он играл ведущую роль не только в военных действиях, но и в политической жизни улуса. Что же касается заключения Г. В. Вернадского о том, что «Хубилай одобрил кандидатуру Мунх-Тумура…», то это не очевидный факт. Если, рассказывая о Абаге-хане, преемнике ильхана Хулагу, Рашид ад-Дин сообщает об одобрении Хубилаем этой кандидатуры, то по поводу одобрения кандидатуры Мунх-Тумура в сочинении персидского летописца нет ни слова. И очевидно, это не случайно. Как писал Моррис Россаби в своей научной биографии Хубилая, «Хубилай хотел, чтобы его признавали одновременно законным великим ханом монголов и императором Китая. Хотя к началу 1260-х годов его главные интересы сосредоточились на китайских землях, некоторое время он продолжал притязать на верховное владычество над всеми странами, захваченными монголами. Однако Золотая Орда поддержала Ариг-Буха, а среднеазиатские ханы часто предпочитали выжидать, на чьей стороне окажется перевес. Хубилай поддерживал хорошие отношения с персидскими ильханами, но монгольские правители Персии, начиная с его брата Хулагу, по сути, были независимыми государями. Хотя в царствие Хубилая ильханы обращались к нему за формальным назначением на престол, на самом деле они обладали всей полнотой власти. Таким образом, несмотря на успехи, достигнутые Хубилаем в Китае и Корее, ему так и не удалось добиться признания своего верховенства во всех монгольских владениях… Впрочем, в конце концов ему хватило благоразумия смириться с обстоятельствами и создать систему управления, рассчитанную на монгольские владения в Восточной Азии».

Хубилай-хан. 1294 год

Как явствует из «Истории Вассафа», противоборство ильхана Хулагу и Бэрх-хана продолжили их преемники Абага и Мунх-Тумур (последнего, хотя он не был мусульманином, а придерживался тэнгрианских взглядов своих предков, египетский султан Бейбарс, видно, «по инерции» «подстрекал против Абаги… как он поступал уже прежде, когда писал к Бэрх-хану»): «Между ними (Абагой и Мунх-Тумуром) несколько раз происходили нападение и отступление (то есть стычки). Однажды 30 000 всадников мечебойцев и дротикометателей, принадлежавших Абака-хану, во время возвращения и переправы через реку, когда льдины разломались, все утонули и погибли, отпечатав на поверхности льда результат дней (своей) жизни. После этого Абака-хан, когда ему стали известны многочисленность (зучидского) войска и его отвага, построил с этой (ильханской) стороны Дербенда стену, называемую Сибе, с тем, чтобы дальнейшее вторжение и притязание этого смущающего мир войска стало невозможным. Эта вражда была постоянною и продолжительною…» Впрочем, были и мирные передышки. «Великий хан Хубилай, – замечает Г. В. Вернадский, – оказывал давление как на Абагу, так и на Менгу-Тимура, чтобы уладить их разногласия. В результате, в 668 году хиджры (1269–1270 годы) они заключили мирный договор…» «С той поры, – сообщает Рашид ад-Дин, – они оставили споры до времен Аргун-хана, когда в месяце рамазане 687 г. х. [29 сентября – 28 октября 1288 года н. э.] опять пришло от них (из Золотой Орды) громадное войско, их предводителями [были] Тама-Токта и Бука».

Если факт примирения Мунх-Тумура и Абаги и означал хоть какое-то влияние Хубилая на дела бывших «подчиненных» удельных ханов, то первые же деяния нового владетеля Золотоордынского улуса явно демонстрировали его стремление к независимости. Так, в самом начале своего правления Мунх-Тумур приказал отчеканить монеты со своими именем и семейной тамгой (символом). Другим таким шагом стало предоставление русской церкви ярлыка, освободившего ее от налогов и утвердившего значительные привилегии русскому духовенству. Г. В. Вернадский так оценил этот акт Мунх-Тумура: «Следуя заповедям Ясы Чингисхана, предшественники Менгу-Тимура не включали русских настоятелей, монахов, священников и пономарей в число «сосчитанных» во время переписи (новая перепись населения была проведена Мунх-Тумуром на Руси в 1275 году). Теперь же были утверждены привилегии духовенства как социальной группы, включая и членов семей; церковные и монастырские земельные угодья со всеми работающими там людьми не платили налога; и все «церковные люди» были освобождены от военной службы. Монгольским чиновникам запрещалось под страхом смерти отбирать церковные земли или требовать выполнения какой-либо службы от церковных людей. К смерти приговаривался также любой, виновный в клевете и поношении греко-православной веры. Чтобы усилить воздействие хартии, в ее начале было помещено имя Чингисхана. В качестве благодарности за дарованные привилегии от русских священников и монахов ожидали, что они будут молить Бога за Менгу-Тимура, его семью и наследников… Благодаря этому ярлыку, а также ряду подобных ему, выпущенных наследниками Менгу-Тимура, русское духовенство и люди, находившиеся под его юрисдикцией, составляли привилегированную группу, и таким образом была заложена основа церковного богатства… В то же время он явился удачным внешнеполитическим шагом, поскольку обеспечивал, по крайней мере до определенной степени, лояльность по отношению к хану наиболее образованной социальной группы на Руси, которая пользовалась большим авторитетом среди народа. Благодаря ярлыку можно было ожидать, что русский дух сопротивления хану будет существенно ослаблен».