Александр Пыльцын - Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина

И все-таки к концу 1942 года, когда, видимо, в связи с тем, что немецкие войска были остановлены под Сталинградом и угроза японского нападения на дальневосточных границах Советского Союза стала менее вероятной, по одной роте с каждого батальона нашей бригады в полном составе были переформированы в маршевые (для фронта). Не знаю, был ли дан ход моему рапорту или это просто было не более чем совпадение, но такой маршевой ротой нашего батальона оказалась именно рота, в которой одним из взводных командиров был я. Погрузили нас в эшелоны и в первые дни января 1943 года отправили на запад.

Как потом стало известно, направлялись мы для формирования Югославской армии по примеру уже создававшихся дивизий Войска Польского и Чехословацкой бригады Людвига Свободы. До Байкала, а точнее – до станции Зима, наш эшелон не шел, а летел так, что на многих узловых станциях паровозы меняли настолько стремительно, что мы не успевали не только получить горячую пищу из следовавшего в нашем эшелоне вагона с полевыми кухнями, но даже прихватить ведро кипятка.

Во время смены паровоза на станции Бира, где мне часто приходилось бывать и где в свое время завершали обучение в средней школе мои старшие братья, хорошо знакомый мне дежурный по станции передал по железнодорожной связи на мой родной полустанок, где жили родные, весть о том, что я вскоре проеду эшелоном. Все мои родные вышли к железнодорожным путям, но поезд промчался с такой скоростью, что я едва успел разглядеть своих, а дед Данила, пытавшийся бросить мне подарок – кисет с табаком, не попал в открытую дверь теплушки. Как потом мне рассказывала сестренка, дед, крепкий и не слезливый сибиряк, по этой причине расплакался.

На станции Зима наш эшелон вдруг остановили, и мы там простояли почти неделю. Что-то, видно, не заладилось с формированием югославских частей, и дальше нас везли так неспешно, что мы почти месяц добирались до столицы Башкирии Уфы. Миновав ее, на станции Алкино ясной, морозной, лунной ночью весь наш эшелон выгрузили, и мы влились в состав 59-го запасного стрелкового полка 12-й запасной стрелковой бригады Южно-Уральского военного округа.

Помню хорошо, что командиром полка был в то время фронтовик, майор Жидович с весьма приметным шрамом во всю левую щеку. Одним из его заместителей был подполковник, не побывавший еще на фронте, наверное, из-за своего явно немолодого возраста, а другим – красавец, внушительного роста и богатырского телосложения майор Родин. Командиром нашего батальона был тоже фронтовик, всегда какой-то нервный, взвинченный, всего-навсего младший лейтенант (вот фамилию его не помню), а командиром роты – удивительно спокойный, невозмутимый старший лейтенант Нургалиев. И я часто наблюдал, как наш ротный терпеливо и стойко переносил грубости и «разносы» своего комбата, на две ступени младшего по званию. Вообще там я заметил разницу в отношениях между фронтовиками и теми, кто еще «не нюхал пороху». Может, тогда еще острее стало проявляться желание скорее попасть на фронт.

Запомнилась и старший врач полка, тоже фронтовичка, капитан медслужбы с необычной фамилией Родина. Это была очень яркая, красивая брюнетка, на удивительно стройной фигуре которой так ладно сидела офицерская форма с еще непривычными погонами, недавно только введенная в нашей армии. Особенно восхищали нас, молодых лейтенантов, ее классической формы ноги в аккуратненьких хромовых сапожках. Это всеобщее восхищение привело к тому, что почти вся офицерская молодежь стремилась научить свои подразделения петь в строю «Песню о Родине», в которой были слова « Как невесту, Родину мы любим»… Да еще то и дело находили причины посетить санчасть, чтобы испытать судьбу. И я сам как-то раз осмелился осуществить посещение санчасти, правда, не с амурной, а с другой целью: во-первых, убедиться в правоте восторженных баек о ней, а во-вторых, просто поближе рассмотреть этого медицинского капитана, о красоте которой в полку ходили легенды. Но она сразу распознавала эти мужские хитрости и умела так «отшивать» мнимых больных, что охота повторить подобный маневр пропадала надолго. Да все, наверное, догадывались, что майор Родин – не иначе, как ее муж, так что и это обстоятельство наверняка было хорошим сдерживающим началом от попыток амурных приключений особо жаждущих поволочиться за красивой женщиной. Мой визит был обставлен убедительной причиной, мне она дала хороший врачебный совет, но я убедился в том, что те легенды были чистой правдой.

Но самое магическое во всем этом то, что теперь, когда мне стали доступны некоторые архивные документы по истории нашего 8-го штрафбата, я узнал, что с первых дней существования его (еще под номером ОДИН ), начсанслужбы того штрафбата была военврач 3-го ранга Родина Юлия Александровна ! Есть в документах несколько донесений, подписанных военврачом Родиной, например о полном обеспечении батальона теплыми зимними вещами или о недостатках в организации продовольственного снабжения и т. п.

А вот еще один любопытный документ:

Приказом по 1-му ОШБ Донского Фронта № 102 от 27 ноября 1942 года «Военврачу 3ранга Родиной за проявленную смелость и решительность, оказание первой помощи под огнем противника раненому начальнику финдовольствия, спасение и сохранение при этом ценностей, находившихся при нем, от лица службы объявляю благодарность».

Командир батальона Гв. майор БУРКОВ

Батальонный комиссар ЛАРЕНОК

Так что наверняка наш доктор-капитан Родина из Алкинои военврач 3-го ранга из 1-го, а затем и 8-гоштрафбата Донского фронта– один и тот же человек! Значит, она из штрафбата № 8 – в запасной полк ЮжУрВО, а я из этого полка – в тот же штрафбат № 8! Ну, разве не мистика? Да она, кажется, на этом не завершилась, о чем станет известно значительно позже.

А в этом запасном полку главным нашим делом была подготовка нового пополнения для действующей армии, в основном из немолодых уже людей (чаще всего из мусульманских республик), обучение этих новобранцев азам военного дела, формирование из них маршевых рот для фронта.

Долго, почти девять месяцев, я, как и многие другие офицеры, своими регулярными рапортами добивался отправки на фронт. И, помню, после каждого такого рапорта командир полка так же регулярно объявлял мне вначале по 5, а затем и по 10 суток домашнего ареста, а арест этот заключался в удержании из лейтенантского месячного оклада 50 % за каждые сутки ареста.

Здесь, в этом полку, кроме того, что я вступил в партию, происходило много других событий. Одним из таких запомнившихся событий было то, что однажды меня вежливо пригласили в Особый отдел полка. Как и все солдатские казармы, штабные помещения, это заведение тоже располагалось в землянке. После небольшого, вроде бы ни к чему не обязывающего предисловия мне прямо предложили сотрудничество с этим одиозным отделом. А сотрудничество это могло заключаться лишь в том, чтобы информировать определенных офицеров отдела о негативных настроениях или высказываниях как солдат моего взвода, так и моих товарищей – офицеров. Ну, как прямо мне такую роль «стукача» предложили, так же прямо и категорично я отказался, еще, наверное, не понимая последствий этого отказа.