Александр Пыльцын - Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина

Ну а если в нашем случае мины были действительно неизвлекаемыми, то почему бы не пустить на них прямо во время артподготовки или непосредственно перед атакующими, как я уже говорил выше, танки-тральщики, которые за считаные минуты справились бы с этими проходами? Как показалось мне, офицеру всего-навсего ротного масштаба тогда и тем более теперь, спустя много лет, я уверен, что такое простое решение могло бы прийти в голову и комбату, и тем более командарму. Но почему-то не пришло. Наверное, заслуженно ни Батурин, ни Батов не удостоились того, чтобы штрафники между собой называли их «Батя», как Осипова, хотя фамилии обоих начинались со слога «Бат», созвучного с этим теплым словом «Батя».

Вот еще один документ. У меня в руках большая статья известного журналиста Эдуарда Поляновского « Солдат Победы Жуков», опубликованная накануне 50-летия Победы, 11 апреля 1995 года в «Известиях». Речь в ней идет не об известном всему миру маршале, а о безвестном солдате с такой же фамилией. Упоминается в этой статье и имя Павла Ивановича Батова. И вот в связи с чем.

В 1946 году некто полковник Житник, начальник штаба соединения, входящего в подчинение П.И. Батова, пользуется тем, что он, Житник, давно знаком лично с ним. Он составляет «оправдательные документы» на вывоз из Германии непомерно большого количества личных вещей и заверяет их печатью и подписью «Генерал-майор Житник», т. е. своей фамилией, но с липовым званием. Мнимого генерала пограничники разоблачают, и дело передают в прокуратуру. Запахло трибуналом. Спасает жулика Батов. Вот его резолюция:

«Полковника Житника оставить в кадрах Красной Армии. Направить в Академию им. Ворошилова в первую очередь» .

Ничего себе! Вместо трибунала – в самую престижную академию! Такую бы заботу во спасение штрафников-офицеров и своих солдат в бою! Сколько бы жизней было спасено тогда! Этому протеже Батова в декабре 1952 г. командующий Белорусским военным округом Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко дает убийственную характеристику:

«Ведет себя, как опереточный артист. Очень легкомысленный и высокомерный. Наглый врун. Доверять важные дела нельзя. Должности не соответствует» .

Тогда генерал Батов уже отошел от руководящих постов в Вооруженных Силах и не в силах был противостоять маршалу Тимошенко. Полковника Житника увольняют в запас за дискредитацию звания офицера.

Павел Иванович Батов к этому времени возглавлял Советский Комитет ветеранов войны. И не один раз в скандальных ситуациях прибегал к помощи безотказного генерала офицер запаса Житник, пишет далее Поляновский. Ну почему высокопоставленный генерал так благоволит к этому недостойному офицеру? Почему проходимцы (так характеризует Житника автор статьи) находят поддержку у некоторых высоких начальников? Какие качества их сближают?.. Вот такие факты тревожили и тревожат до сих пор не только, думаю, меня. Но все это стало мне известно значительно позднее тех тяжелых дней и ночей на Наревском плацдарме.

А тогда было не до оценки действий старших начальников. Во время войны ни солдат, ни офицер не имеют права на сомнения в действиях начальников, на своего рода «оппозицию». Любая оппозиция в это время на фронте может расцениваться как преступление, как измена. Примеры такой оценки действий своих прежних начальников некоторыми штрафниками были и в нашем батальоне. И оправдания таким фактам тогда не было никакого. Вот и держал я подобные мысли свои при себе. Поэтому и посоветовал Феде Усманову не распространяться о тех стихах, которые сочинил о Батурине и Батове кто-то из штрафников и не искать их автора.

В те тревожные дни октября 1944 года нужно было сосредоточить внимание прежде всего на переустройстве немецких окопов, приспособив их для надежной обороны в противоположном направлении, то есть против немцев. А это и перенос брустверов, и переделка пулеметных гнезд, ниш для гранат и боеприпасов, и создание новых ходов сообщения, и многое другое. В общем, работы – непочатый край. Вскоре к нам протянули телефонную связь. Это снова позаботился старший лейтенант Валерий Семыкин, добровольно опять оставшийся с нами в окопах. Ведь по своей должности он мог бы находиться в штабе большую часть времени, то есть в достаточном удалении от переднего края, а он рвался к нам в окопы!

Остановлюсь еще на одной подробности. В каждом ходе сообщений метрах в 20–30 от основного окопа отрывали простейшие, не очень глубокие ямы (хотя бы по одной на отделение) для отправления естественных надобностей. По мере их заполнения они засыпались землей и вместо них отрывались новые.

Уже близился конец октября, ночи стали холодными, даже иногда морозными, по утрам долго держался на уже высохшей траве и грунте серебристый иней. На нашем участке оказалась простенькая, неглубокая земляночка с легким перекрытием. Ее обнаружил мой ординарец, и я разместился в ней с ним и своим ротным писарем. Кстати, это был не штрафник, а положенный по штату солдат по фамилии Мамкин, обладавший каллиграфическим почерком и умением спонтанно сочинять или презабавные, или «страшные» истории. В атаки он не ходил, оставался с ротными документами. Потом перетащил сюда и одного своего бывшего замкомвзвода, с которым особенно сдружился. Как говорят, «в тесноте, да не в обиде». Моему заму, Жоре Сергееву, бойцы отрыли другое укрытие, так как ротный командир и его заместитель должны были размещаться поодаль, чтобы не погибнуть одновременно.

Рота моя теперь, даже с учетом прибывшего пополнения, была по численности меньше взвода, а во взводах – по 8—10 человек, и тот участок, что нам выделили для обороны, казался непомерно большим. Но вскоре стало поступать пополнение. Через день-два к нам привели еще человек 10 новеньких. Казалось, это неплохо для организации более надежной обороны, но расстроило то, что в этом пополнении оказался один бронебойщик, которого я представил к досрочному освобождению и к награде за подбитые танки. Это наш новый комбат проявил «бдительность». Он и «особист» дотошно выпытывали, кто стрелял по танкам, а кто только заряжал магазин «ПТР». И решив, что подбить танк мог только один, посчитали мое представление другого к награде и освобождению необоснованным. Обидно было штрафнику, но и мне тоже. Стыдно стало и за то, что так обнадежил старательного человека и храброго воина, и за то, что с моим мнением, мнением командира роты, руководившего боем и непосредственно участвовавшего в столкновении с противником, комбат не посчитался. Так что начало моего непосредственного «взаимодействия» с новым комбатом ничего хорошего не сулило…

Активная часть боевых действий за восстановление утраченных было позиций на плацдарме закончилась. Как отмечал в своих мемуарах генерал Батов, «плацдарм увеличился почти вдвое. Войска задачи выполнили… Началась подготовка к новому наступлению».