Александр Пыльцын - Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина

На скамейке, стоящей вблизи забора, я увидел тихо и горько плачущую худенькую блондинку, одетую явно не для вечера танцев. Может, мне просто стало ее жаль, а может, захотелось самому отвлечься от надоевшей зубной боли, но я подошел к ней и заговорил.

Выяснилось, что Рита (так звали девушку) – ленинградка, которой вместе с мамой и младшим братишкой (отец умер), еще перед тем, как замкнулось блокадное кольцо вокруг Ленинграда, удалось эвакуироваться в Уфу, где они жили раньше и где у них было много родственников. Горком комсомола взял шефство над эвакуированными из западных районов страны, и девушку определили пионервожатой в пионерлагерь в Алкино, неподалеку от нашего полка. Ее одежда, поношенная, но опрятная, была явно не для танцев. А в придачу к этому вместо туфель – деревянные дощечки с прибитыми к ним перекрещивающимися ремешками (такие вот «сабо» военной поры). Все это никак не подходило к обстановке на танцплощадке, особенно по сравнению с местными, модно одетыми девицами. Вот и заплакала девушка…

Проговорили мы долго. И она успокоилась, и моя нестерпимая зубная боль незаметно сбавила свой неистовый накал. Проводил я ее до самого пионерлагеря, а там злая дородная тетка, лет 35–40, оказавшаяся начальницей лагеря, стала строго Рите выговаривать за то, что та оставила без надзора своих далеко не ангельских повадок подопечных. Пришлось заступиться. Так я познакомился и с шефом Риты. Может, это и помогло девушке, так как эта гранд-дама стала потом относиться к ней помягче.

Договорились с Ритой встретиться назавтра. И через несколько дней я почувствовал, что уже с интересом жду очередной встречи.

Всяких дежурств, нарядов, караулов я раньше, честно говоря, не избегал, а даже от однообразия службы находил какую-то особую прелесть в ощущении своей, «младолейтенантской» ответственности то ли за батальон, когда приходилось быть дежурным по батальону, то ли за охрану объектов, будучи начальником караула. Ну, конечно, и по полковому солдатскому пищеблоку приходилось быть дежурным. А тут ответственность, пожалуй, больше, чем дежурство по батальону. Так вот, теперь эти наряды не давали возможности ежедневно встречаться с этой девушкой. В общем, как говорится, влюбился.

Но однажды она не пришла в назначенное время к заветной скамеечке. Расстроился, но все же заметил, что рядом, на песке, палочкой, брошенной тут же, был начертан… адрес: «Уфа, ул. Цюрупы…» Теперь оставалось ждать удобного момента. А у нас в Алкино тогда в ходу был такой «юморной» стишок с башкирским акцентом: «Деньги есть – Уфа гуляем, деньги нет – Чишмы сидим» (Чишмы – это ближайшая, в 5–6 километрах от нас узловая железнодорожная станция).

Вскоре удалось вырваться. Нашел! Познакомился с ее матерью, тетками (мужская часть родственников была на военной службе). Мне нужно было вернуться до подъема, и Рита предложила пойти в театр. В этот вечер давали оперу, еще незнакомое для меня сценическое действо. Ленинградский уровень культуры у моей знакомой: первая же возможность – и тотчас в театр, да еще и в оперу!

Театральный мир мне уже немного был знаком по городку Облучье на Дальнем Востоке, где я учился с 8-го по 10-й класс в 4-й железнодорожной школе. До этого мне, мальчишке с полустанка, из всех видов искусств известно было только немое кино, в котором добровольцы из числа зрителей постоянно должны были за бесплатный просмотр фильма крутить ручку динамо.

Так вот, в этом городке заметным культурным центром был железнодорожный клуб, куда иногда приезжал с гастролями из Хабаровска театр Дорпрофсожа (дорожный профсоюз железнодорожников). Город и узловая станция Облучье были одним из участков Дальневосточной железной дороги. Поэтому все, что там происходило, было в ведении управления дороги и ее профсоюзов.

Театр этот приезжал специальным поездом с концертами и спектаклями. Должен прямо сказать, спектакли эти были, по тогдашним моим меркам, да и с высоты сегодняшнего опыта, истинно профессиональными, на самом высоком уровне актерского мастерства, а декорации вызывали у всех зрителей просто восхищение своей достоверностью. За годы учебы в Облучье я пересмотрел уйму первоклассных постановок. Помню, как блестяще были сыграны «Дети солнца» и «На дне» по пьесам Горького. Большое впечатление оставили спектакли «Сентиментальный вальс» (не помню автора пьесы), «Дядя Ваня» по Чехову, да и многое другое.

Кукольный театр тоже воспитывал нас. Помню, поразил меня кукольный паровозик, пыхтящий дымком из трубы и гудящий, как настоящий. А мальчик-куколка, шагая вдоль путей, заметил лопнувший рельс и, чтобы остановить приближающийся поезд, разрезал ножом руку, смочил кровью свой носовой платок и им, как красным флажком, остановил поезд у самого опасного места! Мы, мальчишки, мечтали о таком подвиге и стали специально ходить вдоль рельсов и носить с собой пионерские галстуки и даже ножи.

Помню, там же, в этом клубе, я впервые увидел звуковые фильмы «Ленин в Октябре» и «Великое зарево», впечатления от которых надолго врезались в нашу цепкую детскую память. Да и впервые увиденный мной цветной звуковой фильм «Сорочинская ярмарка» не оставил меня равнодушным.

Так что с искусством кино и театра я уже был, как мне казалось, хорошо знаком, но опера была для меня еще малоизвестной формой сценического искусства. Я знал, что там не говорят, а поют, и не представлял, как я это восприму. Но подействовало на меня это так, как я даже в самых смелых мыслях своих и не предполагал.

Давали оперу «Травиата», где главную партию Виолетты пела местная актриса Валеева, которая просто потрясла меня. Наверное, главным образом потому, что ранее оперные арии я слышал только с граммофонных пластинок на патефонах с их далеко несовершенным звуковоспроизведением. А «не механического» исполнения арий ранее не слышал и, наверное, потому оно показалось мне бесподобным. Конечно, это было просто первое впечатление. За мои дальнейшие посещения Уфы пересмотрел многое.

Мне часто в жизни везло. Повезло и здесь. Вернувшись в полк, я через несколько дней, совершенно неожиданно, был командирован в Уфу, на лесопильный завод на берегу реки Белой, для обеспечения пиломатериалами нужд полка. В этой непредвиденной командировке я пробыл две недели. И чего только не пересмотрел и не переслушал за это время в уфимском театре по вечерам! Похоже, во всей моей последующей жизни такого интенсивного театрального удовольствия я больше не испытывал, разве только во время 5-летней учебы в Ленинградской военно-транспортной академии.

В те военные годы театр Уфы располагал хорошими силами за счет артистов, эвакуированных из Москвы, Киева и других театральных столиц. Пел в нем даже знаменитый бас Максим Дормидонтович Михайлов. Конечно, огромное впечатление получил и от «Русалки» с «Мельником»-Михайловым.