А Волков - Зодчие

Коротконогий и толстобрюхий, с рыжеватой бородой веером, игумен шагал важно, с развальцем, из-под лохматых бровей зорко смотрели заплывшие глаза. Служка тащил за игуменом кресло.

Ряса у игумена была из дорогой ткани, нагрудный крест искрился на солнце алмазами.

Утомленный Паисий приостановился; служка ловко подставил кресло. Монах сел, из-под руки посмотрел на высокую стену. К нему подбежал с докладом костлявый, остробородый Щуп.

- Худо строите! - разразился игумен. - С пятницы стену на аршин14 не подняли!

- Отче игумен, больше подняли!

- Лжешь, грешник!

- Отче преподобный, промерь! - с лукавой усмешкой предложил зодчий.

Игумен взглянул на семисаженную стену, на зыбучие кладки...

- Вдругорядь займусь, - прогудел он и двинулся дальше.

Щуп шел позади Паисия.

- Богу, не людям работаете, - брюзжал игумен. - Вы лишь о суетном думаете, об утробе заботитесь...

Осмотр постройки прервался возвращением монастырского сборщика отца Ферапонта. Игумену перенесли кресло в тень тополей, где укрывался от жары Голован. Ферапонт, высокий мужчина с угрюмым лицом и резкими ухватками, подошел к игумену под благословение, сдал запечатанную кружку, в которую опускались подаяния:

- Благослови, отче, в мыльню с дороги сходить!

- Успеешь! - буркнул Паисий, взвешивая кружку на руке.

Игумен распечатал кружку и высыпал содержимое на рясу, раздвинув колени. Потное, красное лицо его еще больше побагровело от досады, перед ним трудилась медь, и лишь кое-где сиротливо поблескивали серебряные деньги.

- Ты что, окаянный, - возвысил бас игумен, - смеешься? Серебро выудил?

- Освидетельствуй печати, отче! - хладнокровно возразил Ферапонт.

- "Печати"!.. Вы чорта15 из-под семи печатей выкрадете! Пропил? Признавайся!

- Вот те бог, отче!..

- А кто тебя в позапрошлую среду видел в Сосновке в корчме?

- Отец Калина! - ахнул сборщик. В живых злобных глазах его мелькнул испуг.

- То-то, отец Калина! - торжествовал игумен. - За такую провинность в железах заморю... Эй, позвать келаря! На чепь нечестивца, в подвал!

Это было жестокое наказание. При всей своей смелости Ферапонт побледнел; он упал перед игуменом в мягкую пыль двора:

- Прости, отче святой! Бес попутал... Последний раз согрешил... Поставь на каменное дело! Заслужу!..

- Не помилую, не жди! - Игумен ткнул ногой валявшегося монаха.

Убедившись, что просьбы не помогут, Ферапонт встал, выгнул колесом грудь.

- Ну, попомнишь, игумен! - яростно проревел он. - Хрест на пузо навесил - так мыслишь, первый после бога стал? Святых иноков голодом заморил, стяжатель! В монастырь изо всех деревень и жареным и пареным волокут, а вы с келарем всё в город на продажу гоните...

- Когда гоним? Когда? Ты видел? - рассвирепел Паисий.

- А и видел, хоть вы по ночам обозы отправляете...

Мужики бросили работу и прислушивались с удовольствием: перебранка монахов открывала многое, что прежде было тайной. Паисий и Ферапонт, разгорячась, поносили друг друга ругательными словами.

На дворе показались два инока с цепью. Увидев, что его свободе приходит бесславный конец, Ферапонт остервенился, сшиб с ног служку и бросился бежать. Подобрав полы рясы, патлатый, буйный, он несся огромными скачками.

- Держи злодея, держи! - орал игумен.

Встревоженные вороны с неистовым карканьем кружились в воздухе.

- Улю-лю, улю-лю! - озорно кричали и свистели каменщики. Никто из них не тронулся с места.

Монахи погнались за Ферапонтом, а тот проскочил в калитку, грозно подняв пудовый кулак над присевшим от страха привратником, бросился в Великую и огромными саженками поплыл к другому берегу.

Охотников преследовать беглеца не нашлось.

Строители нехотя вернулись к прерванной работе. Надо было поднять наверх тяжелую балку. Ее подцепили канатами, продели канаты в векши16. Начался трудный подъем; огромное бревно медленно ползло вверх.

Зазевавшийся Тишка Верховой споткнулся, канат пополз из его потных рук.

- Ой, смертынька! - раздался тоскливый крик. - Не сдержать!

Под тяжестью балки пополз канат из рук и у других. Бревно поехало с высоты назад. Оно угрожающе накренилось и, казалось, вот-вот рухнет, сокрушая подмостки, калеча и убивая людей.

На подмогу примчались Герасим Щуп и Голован, схватились за веревку. Но равновесие нарушилось, усилия людей не помогали. Поднялся шум:

- Держи! Спущай!

- Подтягивай! Подтяги-и-ва-ай!

- Бежим прочь, ребята!

- Де-е-ержи!..

На подмостки выскочил из недостроенного пролета Илья Большой:

- Криком изба не рубится!

Он схватился за канат. С неимоверной натугой держал он тяжесть, пока мужики не взбежали наверх и не помогли ему. Балку втащили.

Илья, шатаясь, спустился.

- Ноет рука, - признался он.

Келарь Авраам отпустил Илью с наказом завтра явиться пораньше. Тишку Верхового за провинность отпороли солеными розгами так, что он отлеживался две недели. Но Илье это не помогло: он не вышел на работу ни на следующий день, ни через месяц. Невыносимая боль сверлила и днем и ночью правую руку. Потом боль утихла, но рука высохла: плотник повредил сухожилие.

Илья Большой стал калекой, но не пал духом. Работая и учась под старость так же упорно, как смолоду, Илья наловчился и левшой делать кое-какие немудреные поделки. Но слава и цена ему как плотнику упали.

Больно переживал Илья, что не бродить ему больше по лесам с рогатиной, тугим луком и запасом стрел. Всю охотничью страсть отдал мужик рыбной ловле. На вечерней и утренней заре часто сиживал он на берегу Великой, склонившись над удочками...

Глава V

НЕОЖИДАННАЯ УГРОЗА

Прошло несколько месяцев. Когда окончательно выяснилось, что Илья лишился руки, его вызвал игумен.

- Так-то, чадо, - пробасил Паисий, поигрывая нагрудным крестом. Посетил тебя господь, видно, за грехи. Уж ты монастырю не работник, и нам тебя ненадобе. Выселяйся-ка из Выбутина.

- Как выселяться? - бледнея, спросил Илья. - А изба моя? Куда же я денусь?

- Сие - не моя забота. Да ты не печалуйся: бог и птиц небесных питает, а они ни сеют, ни жнут; найдешь и ты приют...

Кое-как упросил Илья игумена оставить его в Выбутине. Настоятель согласился только потому, что Илья был крестьянин непахатный, земельного надела не имел. За это "снисхождение" Илья обязался платить по рублю на год - немалые деньги для крестьянина.

Илья стал делать на продажу корыта, коромысла, кадочки. По вечерам ему помогал сын, и работа спорилась. Раза два в месяц брали лошадь у Егора Дубова и везли наготовленный щепной товар в город, на рынок. Распродавшись, Илья и Андрюша закупали муку, мясо и прочее съестное.

Жизнь стала налаживаться, но спокойствие семьи нарушили новые притязания игумена Паисия.

Илье Большому приказано было вновь явиться к настоятелю и с сыном.