Иван Черных - Школа террористов

Достаю электробритву и достаю подслушивающее устройство. Раздается трель телефонного аппарата. Иона Георгиевич снимает трубку, отвечает по-молдавски. Дежурный говорит что-то торопливо, и в его голосе не трудно уловить тревогу. С трудом удается понять: прибыл посыльный от Комрада по очень срочному и важному делу.

Что-то случилось в школе. Возможно, наши начали действовать.

Иона Георгиевич приказывает пропустить к нему Донича.

Через минуты слышны шаги в коридоре. Двоих. Нахлебники бдительно берегут своего кормильца.

Щелкает замок открытой двери, и Донич с ходу докладывает по-русски, чтобы и я был в курсе дела:

- Беда, Иона Георгиевич. В аэропорту арестован генерал. Школа наша оцеплена солдатами. Мне с Комрадом еле удалось уйти: мы как раз возвращались из Кишинева.

- Подкрепление вызвали?

- Связь оборвана. Радио заглушают.

- Напали русские?

- Я видел и наших полицейских.

- Сволочи.

Петрунеску крутнул диск телефона и снова выругался.

- И тут отрубили... Подними шофера и телохранителей. Через десять минут выезжаем. На "Волге".

Когда дежурный постучал в мой номер, я уже убрал бритву и был готов к отъезду. Опасность обнаружения трупа Мирчи подхлестывала меня, и я, спустившись на первый этаж, заскочил к Руссу и Саракуце, поторопив их со сборами.

Гараж располагался под домом и закрывался кодовым замком, секрет которого, кроме меня и Петрунеску, вряд ли кто знал. Набираю номер, и ворота, как по волшебному велению, распахиваются.

Сажусь в "Волгу", включаю зажигание и, не ожидая прогрева двигателя, выезжаю. Выскакиваю, закрываю ворота. Останавливаюсь у подъезда и чуть ли не молю Бога, чтобы Петрунеску быстрее вышел и не вспомнил о Мирче.

Первыми появились Руссу и Саракуца, а за ними и Иона Георгиевич в светлом костюме и при галстуке, но с черной щетиной на скуластом лице с раздвоенным подбородком, подчеркивающим его суровую волевую натуру и жестокий характер. Окидывает нас беглым взглядом и спрашивает:

- А где Хадырке? Почему не разбудили?

- Я стучал ему, - выскакивает из двери дежурный. - Думал, он уже вышел.

- Разыщите его. Быстро! - Широкие черные брови Петрунеску то сходятся, то расходятся у переносицы, выражая злость и нетерпение. У меня замирает сердце: сейчас обнаружат... Что делать? Выйти из машины и объяснить или выхватить пистолет и попытаться пробиться?.. Нет, слишком неравны силы, и отсюда так просто не вырваться. Мы и с Доничем не справимся.

Надеюсь, что Петрунеску не станет дожидаться, когда найдут нерасторопного увальня, но Хозяин не из тех, кто не доводит свои распоряжения до конца.

Выбегает дежурный, бледный, перепуганный.

- Он мертв, - докладывает, заикаясь.

- Как, мертв? - круто поворачивается Петрунеску. - Убит, умер?

Дежурный пожимает плечами.

- Лежит на полу. Крови нет. То ли сердце, то ли задушен.

- Такого буйвола? - Петрунеску подозрительно-пронзающе смотрит на меня. Я выдерживаю взгляд, и босс снова поворачивается к дежурному. Оружие при нем?

- Все на месте.

- Разберитесь. Найдите обрыв телефонных проводов. Мы скоро вернемся. И сел в машину на заднее сиденье.

- Разрешите мне с вами? - Донич по-военному прикладывает руку к голубому берету, лихо надетому набекрень, придающему ему бравый вид.

- Поезжай в аэропорт, - Иона Георгиевич достает из кармана две карточки, похожие на визитки. - Эту отдашь начальнику аэропорта или его заместителю. По этому номеру позвонишь через час и доложишь обстановку. Тогда же получишь дополнительные указания. В Кишинев, - командует он мне.

"Пронесло?" - с сомнением и надеждой спрашиваю сам себя и включаю скорость. "Волга" срывается с места, будто старается быстрее увезти из опасного особняка, где меня преследует не только труп со страшным оскалом, но и тень собственной смерти.

Лишь за воротами, спустя минут десять, начинаю успокаиваться: опасность на некоторое время дает мне передышку.

С узкой гравийной дорожки съезжаем на шоссе. Солнце уже оторвалось от горизонта и лучи, пробиваясь сквозь кроны деревьев, растущих по обочине, образуют на асфальте зеркальные блики, слепящие глаза. День снова обещает быть знойным. Дорога ещё пустынна, но я не увеличиваю скорость, обдумывая ситуацию и стараюсь предугадать, что ждет нас впереди. То, что Петрунеску заподозрил меня в убийстве Мирчи и порчи телефонных проводов, вероятнее всего - очень уж пронзительным взглядом он окинул меня, когда дежурный сообщил о трупе. И теперь я чувствую на затылке его сверлящий взгляд, стремящийся проникнуть в тайну моих мыслей. Надо быть очень осторожным и начеку. У любой обочины Петрунеску может приказать остановится и выйти из машины, а Руссу или Саракуца, тоже притихшие в напряженном ожидании, выполнят любой его приказ. Но теперь патроны в моем пистолете не холостые и просто так я не дам им убить себя.

Проезжая мимо одного селения, я увидел в нем три бронетранспортера, две грузовые машины и группу наших солдат около них. Зачем они сюда прибыли? Учения или разборка между приднестровцами и националистами?..

В соседнем селе такая же картина: бронетранспортеры и солдаты.

Иона Георгиевич заерзал на сиденье, стал вертеть головой. В взглянул на часы. Начало седьмого. В Москве начало девятого. Включаю приемник, и голос диктора, твердый, решительный словно читающий приговор, звучит в напряженной тишине: "... идя навстречу требованиям широких слоев населения о необходимости принятия самых решительных мер по предотвращения сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечении законности и порядка, ввести чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР на срок шесть месяцев с четырех часов по московскому времени девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года.

Второе. Установить, что на всей территории СССР безусловное верховенство имеет Конституция СССР и законы Союза ССР.

Третье. Для управления страной и эффективного осуществления режима чрезвычайного положения образовать Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП СССР) в следующем составе"...

"Наконец-то! - чуть ли не крикнул я. - Наконец-то в стране будет наведен порядок, покончат с бандформированиями, заставят удельных князьков-президентов жить по общим законам. Наконец-то я вырвусь на свободу!"

Смотрю в зеркало заднего вида. Хозяин сидит, низко опустив голову. Стиснутые челюсти выдают рвущееся наружу негодование, безысходное отчаяние и напряженную работу мысли...

- Ты что, уснул за рулем? - вдруг рычит он, толкая меня в спину: я так заслушался, что сбавил скорость чуть ли не до пешеходной.

Даю газ, и машина, поперхнувшись большой дозой бензина, рывком устремляется вперед...