Игорь Коляда - Загадки истории. Отечественная война 1812 года

Тирион писал, что солдаты вырезали куски мяса у еще движущихся лошадей и съедали его сырым, но лошади долго не падали: «Бедные животные, не подавали вида, что им больно, что ясно доказывает, что под влиянием страшного холода происходило полное онемение членов и полная нечувствительность тела. При других условиях вырезывание кусков мяса вызвало бы кровотечение, но при 28 градусах мороза этого не было; вытекавшая кровь мгновенно замерзала и этим останавливала кровотечение. Мы видели, как эти несчастные животные брели еще несколько дней с вырезанными из крупа громадными кусками мяса; только менялся цвет сгустков крови, делаясь желтым и обращаясь в гной».

Все это способствовало постепенному нарастанию недовольства в армии Наполеона. Французский эмигрант Кроссар, находясь в штабе Кутузова, вспоминал, что один из пленных офицеров прочитал четверостишие: «Среди шума и острот, подогретых вином, комиссар вдруг поднялся и сымпровизировал четверостишье, в котором сравнивал Милорадовича с его патроном Св. Михаилом. Он без колебания отдал преимущество первому: “Архангел, – сказал он, – ниспроверг духа тьмы; Михаил, ныне чествуемый, сделал гораздо больше для мира (pour le monde), повалив Бонапарта, это поганое животное (cet animal immonde)”… в этих скверных стихах выражалось мнение должностного лица, которое по своему положению хорошо было осведомлено о настроении умов в армии и на родине. Мне стало ясно, насколько привязанность солдат к Бонапарту была ослаблена всеми неудачами, как сильно была поколеблена его популярность…»

О подобных настроениях в армии Наполеона говорили многие. В частности, после того как Наполеон приказал сжечь фургоны с провиантом артиллеристов, чтобы они не выпрягали лошадей из пушек, Пион де Лош разговорился с одним из офицеров: «Однако, – сказал я ему, – император должен был бы запереть вас в вашем фургоне, чтобы вы погибли, как капитан на корабле, вместе с остовом фургона и вашим имуществом». «Лучше бы его самого туда запереть!» – таково было милое пожелание Его Величеству одного из его самых усердных слуг».

Наполеон пытался как-то поднять дух своего поредевшего войска и потому шел пешком, «одетый в бархатную шубу на меху и в такой же шапке, с длинной палкой в руках» во главе своей армии.

Но, как утверждал генерал Лабома, это не особенно помогало: «В тот день, когда мы прибыли в Дубровну, Наполеон, по своей всегдашней привычке, сделал большую часть пути пешком. В продолжение этого времени неприятель не появлялся, и он мог на свободе рассмотреть, в каком плачевном состоянии находилась его армия. Он должен был увидать, как неверны были рапорты многих начальников, которые, зная, как опасно говорить ему правду, из боязни навлечь на себя его немилость, скрывали от него истину. Тогда он вздумал произвести в армии тот же эффект, как когда-то манна в пустыне, и стал бранить офицеров и шутить с солдатами, желая возбудить страх в одних и внушить мужество другим. Но прошли времена энтузиазма, когда одно его слово могло совершить чудо; его деспотизм все уничтожил, и он сам придушил в нас все честные и великодушные идеи и тем самым лишил сам себя последнего ресурса, которым он мог бы еще наэлектризовать нас. Самым неприятным для Наполеона было, когда он увидал, что и в его гвардии такой же упадок духа».

В то время, когда Наполеон отступал со своей армией от Красного, на южном направлении к уездному городу Борисову подошла 3-я Западная армия адмирала П. Чичагова, которая 4 (16) ноября взяла Минск. Именно здесь Наполеон планировал переправиться через реку Березину. 7 (19) ноября Чичагов приказал генералу Ламберту занять Борисов силами авангарда. Планировалось также перерезать пути отступления Великой армии и установить связь с 1-м отдельным пехотным корпусом генерала Витгенштейна.

На следующий день авангард Ламберта (около 4 500 человек при 36 орудиях) подошел к местечку Жодино Борисовского уезда Минской губернии (20 километров к юго-западу от Борисова). Получив сведения, что укрепления в городе удерживают 1 500 вюртембержцев, а подход дивизии Домбровского и корпуса маршала Виктора только ожидается, он принял решение атаковать город. Однако вечером в город все-таки вошел Домбровский с 2 000 пехоты, 500 кавалеристами и 12 орудиями. После этого предмостное укрепление было усилено 6 батальонами и 4 орудиями. Главные силы оставались на левом берегу Березины (общая численность неприятельских войск достигла 4 000 человек).

Утром 9 (21) ноября российские войска, совершив ночной марш, внезапно атаковали город. Егерский полк, при поддержке батарейной и конной роты, атаковал центр. В результате боя редуты несколько раз переходили из рук в руки, и в конце концов вечером российские войска овладели ими. Это удалось только при помощи резерва. Ретраншемент остался в руках неприятеля, а часть его сил была отрезана от реки и укрылась в лесу севернее Борисова.

Подошедший к Борисову арьергард Домбровского атаковал правый фланг Ламберта, а подразделения, находившиеся в лесу, начали наступать слева. Удар был отбит с помощью гусар и драгун, противник был отброшен. После этого Ламберт разместил в левом редуте орудия и под прикрытием их огня атаковал предмостное укрепление. Опрокинутые на всех пунктах войска Домбровского поспешно отступили от города, преследуемые драгунами и гусарами. В ходе этого боя Ламберт был ранен пулей в ногу, но остался в строю.

Вечером к Борисову прибыл пехотный корпус генерала Лонжерона, а после полудня следующего дня – главные силы 3-й Западной армии (20 000 пехоты, 11 000 кавалерии, 178 орудий). В тот же день казаки окружили и взяли в плен польский отряд (300 человек).

По польским данным, Домбровский потерял у Борисова 1 850 человек убитыми и ранеными и 6 орудий. По данным журнала авангарда 3-й Западной армии, противник потерял 2 000 человек убитыми и 2 500 пленными (в том числе свыше 40 офицеров), а также 8 пушек и 2 знамени. При этом потери российских войск составили 1 500–2 000 пехотинцев. В официальном рапорте Чичагов указал, что его войска захватили 2 000 пленных, 7 орудий и одно знамя. Свои потери он оценил в 900 человек.

После взятия Борисова российскими войсками армия Наполеона оказалась в критической ситуации. В частности, с севера на нее надвигался Витгенштейн, с востока – главные силы Кутузова, а путь отступления был перерезан армией Чичагова, которая заняла оборонительную линию. Полковник Гриуа вспоминал: «Во время наших переходов от Толочина до Борисова к нам постоянно доходили самые зловещие слухи, которые оставляли мало надежды, что нам удастся ускользнуть: Минск со своими огромными складами провианта был в руках неприятеля; Борисов был взят, его мост разрушен, и русская армия занимала берега Березины; итак, приходилось приступом брать переправу через эту реку, мы сожгли последний понтон перед оставлением Орши! Какое ужасное будущее, и в три или четыре дня все должно было решиться! Я приписываю только ослаблению наших умственных способностей, вследствие продолжительных страданий, ту странность, что несчастья, которым мы подвергались и которые при всяких других обстоятельствах заняли бы всецело наши мысли, разбудили бы всю предусмотрительность, теперь далеко не производили такого действия на меня и на моих товарищей. Я чувствовал себя почти чуждым всему, что происходило, и неприятельские пушки, грохотавшие кругом нас, почти не выводили нас из апатии».