Норман Дэвис - Белый орел, Красная звезда

Наше положение еще больше ухудшалось из-за тяжелой ситуации с продовольствием, что обрекало беднейшие слои населения Вильно на голодную смерть. Не испытав на собственной шкуре всех благ польской и литовской “независимости”, они могли мечтать о ней, как о спасении…” [29] Газ. “Известия”, М., 8 мая 1919. Dokumenty i Materiały…, т.2, приложение VI, стр. 771-773

Хотя Мицкевич-Капсукас имел основания преувеличивать свои трудности, его искреннее изложение едва ли нуждается в комментариях. Оно показывает, как грубо Советы промахнулись в Вильно, как мало они имели сторонников, как они были непоследовательны, и какого уровня достигла деморализация тогдашней Красной Армии. Мясников был отстранен от должности, Мицкевич-Капсукас и его правительство эвакуировались в Минск.

Ленин был разгневан. Ранее он внимательно следил за развитием ситуации в Вильно. Еще в декабре 1918 г. он телеграфировал в штаб Западной армии, приказывая “ освободить Вильну как можно скорее ”. [30] «Ленинский сборник» XXXIV, стр. 69. Теперь он приказывал отбить город немедленно: “С потерей Вильно Антанта еще больше обнаглела. Необходимо развить максимальную быстроту для возвращения в кратчайший срок Вильно, чтоб не дать возможности белым подтянуть силы и закрепиться. Ускорьте продвижение идущих подкреплений и действуйте энергичнее ” . Этот приказ оставался мертвой бумагой в течение пятнадцати месяцев.

Если “Воззвание” Пилсудского представляло теорию и долговременные планы польской оккупации, то армия показала непосредственную практику. Всякий подозревавшийся в сотрудничестве с Лит-Белом был арестован. Наиболее важные из плененных большевиков, такие, как Станислав Берсон, поляк, бывший наркомом национальностей в Западной области, а затем наркомом Госконтроля Лит-Бела, были расстреляны.

Польские жители Вильно в целом были довольны. Они организовали собственный городской совет и, после векового перерыва, польский университет. Их политики планировали создание сепаратного Литовского государства, близко связанного с Польшей, по образу средневековой польско-литовской Речи Посполитой. Польский Сейм Литвы и Белоруссии, собрание представителей, незамедлительно послал своих делегатов на Мирную конференцию в Париж, рассчитывая на признание.

Даже еврейское население, которое было единственной, кроме поляков, значимой общиной в Вильно, приветствовало польскую оккупацию. Исаак Коэн, британский сионист, который не был другом Польши, и чьи статьи в “Таймс” ранее начинались с обвинений в “польских погромах”, позже признал, что виленское еврейство было радо уходу большевиков. Еврейская община была крайне религиозна и консервативна. Хотя значительное количество молодых евреев и присоединилось к большевикам, они поплатились за это отречением от них со стороны семьи и всей общины. Жители гетто были напуганы большевистским атеизмом, доктриной классовой борьбы, и программой русификации, по которой русский язык навязывался в городе, в котором практически не было русских жителей. [32] Isaac Cohen. Vilna. Philadelphia (1943) стр. 358-88

Военный эффект от захвата Вильно не был слишком значительным. Советы потеряли свою первую линию обороны и были вынуждены отступить к Минску. Советские контратаки из Подбродья, Ошмян и Ширвинтов были отбиты Виленской группой генерала Рыдза-Смиглы, который к середине мая достиг озера Нарочь. В центре польские позиции были защищены бывшей германской линией окопов и Налибокской пущей, болотистой низменностью в долине верхнего Немана. На юге генерал Листовский уже несколько месяцев стоял под Лунинцом, и единственное, что ему удалось занять, был стратегически бесполезный район на юг от Припяти до линии Стыри. Полякам досталась железнодорожная сеть, но без подвижного состава и соответствующей организации, только при наличии которых она могла бы стать важным козырем. Дальнейшее наступление не имело смысла, пока завоеванное не было достаточным образом освоено.

Жизнь в Белоруссии ранним летом 1919 года шла без каких-либо значимых событий. Солнце пригревало, мошкара докучала, враг, похоже, был далеко. У политиков было больше работы, чем у солдат.

Местечко Несвиж, к примеру, было занято 1-й бригадой советской Западной дивизии, в основном бойцами из Люблинского полка. Они расположились вокруг брошенного замка семьи Радзивиллов. Обстановка дворца была разграблена русскими и немцами; произведения искусства хранились в Варшаве; двери опечатаны местным партийным комитетом и лишь парк да искусственные озера напоминали о прошлой безмятежной княжеской жизни. 4 июня комиссар 1-й бригады в Несвиже составлял еженедельный рапорт для ЦК Полькой Компартии, оптимистически описывая положение дел:

“Настроение людей боевое. Все горят желанием скорой победы. Командный состав, за исключением нескольких старых (царских) офицеров работает хорошо. Оружия у нас в достатке, но не хватает смазки. Питания достаточно, но трудно с мясом... Обмундирования не хватает, особенно обуви. Партийная работа среди солдат идет хорошо, благодаря товарищам из Минска. Партийные ячейки созданы во всех подразделениях. Коммунистическая литература распространяется среди наших польских солдат. Несвижскому Совету, однако, не хватает опытных сотрудников для работы с населением города. В прифронтовой полосе польские легионеры жгут села, жители которых поддерживали советскую власть и помогали нашим солдатам. Например, они сожгли несколько домов в Каменке. Когда крестьяне этого села кинулись спасать свое имущество, вражеские пулеметчики открыли по ним огонь.

Боевой дух бригады на высоте, и тот отпор, что мы даем врагу на нашем участке фронта, показывает, что бригада выполнит свой долг”. [33] А.Ф. Хацкевич. Польские интернационалисты в борьбе за власть Советов в Белоруссии. Минск, 1967, стр. 92-93.

Менее оптимистичную оценку высказывал Юлиан Мархлевский, который провел три дня в этом же районе в середине июля:

“Настроение солдат, пожалуй, неплохое, а порой даже весьма боевое, но комсостав весьма некомпетентный (при мне был случай, когда 50 легионеров напали на наших, застав их спящими, разбили, захватив при этом три пулемета и много пленных). В целом у меня впечатление, что эта армия поляков не одолеет. Если им не пришлют поддержки - прежде всего артиллерии и конницы - то вероятно, они вынуждены будут отступать из Минска, а где остановятся - неизвестно. Ввиду этого речи о “революционной войне” попросту выглядят смешными. (...)

К сожалению, случаются и измены: на днях два командира батальона сбежали на ту сторону; один из них украл при этом батальонную кассу - несколько десятков тысяч рублей, - другой забрал с собой пару солдат, оба поляки. Такие измены, конечно, неизбежны, поскольку тут поляки противостоят полякам”. [34] Weronika Gostyńska . Materiały archiwalne o tajnych rokowaniach polsko-radzieckich w Baranowiczach i Bialowieży. В кн. “Z dziejów stosunków polsko-radzieckich”, Warszawa, 1969, Nr. IV.