Array Коллектив авторов - Королевский двор в Англии XV–XVII веков

Приближался решающий момент эпифании – из Земного Рая королю предстояло пройти путь, который не смогли преодолеть Енох и Илия, – в Небесный Иерусалим, который разместился в Чипсайде. Яшмовый замок возвышался над улицей, а на его башне горел уже привычный по процессии отца Генриха VI символ – Солнце, знак высшей власти. Вокруг него были написаны титулы короля. Возле него росли деревья, зеленые на фоне зеленого замка. Два из них были переплетены и показывали родословную короля от св. Эдуарда и св. Людовика, доказывая справедливость его претензий на корону Англии и Франции. Третье было Древо Иессево, произраставшее от Иессея, отца царя Давида и через «ветвь» Деву Марию, восходящее к Христу.

Древо Иессево было одним из самых популярных символов эпифании, а его образ играл важную роль в литургии Адвента [1069]. Образ, основанный на словах Исайи: «И произойдет отрасль от корня Иессеева, и ветвь произрастет от корня его; и почиет на нем Дух Господень…» (Ис. 11:1) и «И будет в тот день: к корню Иессееву, который станет, как знамя для народов, обратятся язычники, – и покой его будет слава» (Ис. 11:10), превратился не только в элементы проповеди и антифона Адвента, но и в мощнейший символ эпифании. Традиционно этот символ как бы «собирал» все предыдущие знаки эпифании – вокруг Древа изображались пророки, на Христа спускался Святой Дух в виде голубя, несущего семь даров Св. Духа [1070].

Таким образом, стоявшие рядом родословные Генриха и Христа была ясным знаком эпифании и тождественности этих фигур. Причем это была эпифания первого Адвента, в котором Генрих представал как Земной Христос, а эпифании второго Адвента, Небесного Христа, он достигал, проезжая через яшмовые ворота апокалиптического Небесного Иерусалима.

Финалом эпифании становилась встреча со Святой Троицей перед собором св. Павла:

Лидгейт не приводит точного описания образа, воплотившего на сцене Святую Троицу, однако вполне можно предположить, что этот образ согласовывался с наиболее распространенной в это время иконографией, в которой Троица изображалась в виде трех одинаковых антропоморфных фигур в царских облачениях (см. рис. 4). Перед сценой был баннер с надписью, в которой Троица благословляла короля, подчеркивая его мессианскую природу. Надпись в изложении Лидгейта является переложением Псалма 90: «Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих… долготой дней насыщу его и явлю ему спасение Мое» (Пс. 90:11, 16) [1072]. Можно предположить, что сама надпись была буквальной цитатой из Псалма. Встреча с Богом в конце триумфального пути была, как видно из описаний предыдущих процессий, логичным завершением королевской эпифании и ясным знаком его особых отношений со Всевышним. В данном случае важным элементом было обращение Троицы к королю как к мессианскому царю. Важность этого обращения наглядно видна из того, что она была сделана в виде баннера (что не исключает и устного изложения), то есть направлена на всех зрителей, а не только на монарха.

Рис. 4. Святая Троица и Дева Мария. Витраж Йоркского кафедрального собора. XV век

После этого Генрих спешился, прошел в собор св. Павла, откуда отправился в сопровождении мэра и шерифов в Вестминстер. Самое грандиозное, подводящее некий итог, суммирующее все достижения средневековой английской имагологии зрелище было окончено. Действительно, оформители процессии использовали все возможности для демонстрации королевской эпифании – пророчества, знаки божественности, возрождение города и мира, чудеса, Голос с Неба. Это позиционирование себя в качестве божественного монарха и центра общества тонко переплеталось с дидактикой в отношении юного монарха и пропагандой его правления. При этом идентичность символических образов процессий на протяжении более столетия позволяла представителям новых династий легитимировать себя и свой дом в глазах подданных.

Генрих VI был буквально усыпан дарами. Его одаривали физическими, интеллектуальными, политическими и духовными добродетелями, духовным оружием и доспехами, благословлениями. Впрочем, все эти дары подносились от имени Небесных сил и служили все той же цели позиционирования монарха как божественного правителя. Дар, который должен был установить связь между королем и подданными, когда предложение подарка становится манифестацией верности, а ответная благодарность является королевской прерогативой [1073], был преподнесен после процессии, в субботу в Вестминстере. Правда, дар был весьма велик—1000 фунтов [1074], но заключению «контракта» между подданными и государем все же не хватало публичности. Как будет показано ниже, превращение этого дара в элемент процессии будет сопровождаться уменьшением его материальной ценности – рост социальной значимости вел к снижению значимости экономической. Следует помнить о том, что Марсель Мосс показал, что в традиционном обществе дар не просто устанавливает связь между дарителем и получателем, а обеспечивает циркуляцию социальной энергии и гарантирует, что дар вернется к дарителю – не обязательно немедленно и в той же форме, но с неизбежностью [1075]. Дар был не только основой отношений, но и их зримым плодом, поэтому публичная демонстрация дарения в XVI в. позволит компенсировать заметное снижение материальной ценности. Пока же этот важнейший элемент процессии рассматривался как отдельный и практически частный акт.

Сформировав идеальный мир вокруг самого себя в своей столице, монарх нуждался в распространении этой модели по всей стране. В ходе процессии король, как говорилось выше, определялся как центр мира; носитель власти и место власти отождествлялись, и самим актом обеспечения этого образца двор формировал идеальный, правильный мир вокруг себя [1076]. Последующее повторение аккламационной процессии в других городах, таким образом, неотделимо от столичной – оно должно было распространить идеальную модель на всю страну, обновить города, избавить мир от накопленной порчи и вернуть его к изначальной чистоте. Кроме того, именно таким образом монарх осуществлял свою власть в традиционном обществе, где демонстрировать власть и значило властвовать.

Традиционно в историографии укрепилась точка зрения, согласно которой до прихода к власти Тюдоров и даже в начале их правления королевские выезды были слабо оформлены ритуально и представляли собой или поиск свежих ресурсов, или поездку по охотничьим домикам, или, что имело большое значение для времен Войны Роз, – перемещение военного хаусхолда с целью проведения военных акций. Сидни Энгло подчеркивал сочетание военной и ритуальной составляющей в действиях Генриха VII на севере Англии [1077]. Его наследник, позиционировавшийся как подлинно ренессансный монарх, «осознавал роль процессий как социального клея и отвлекался от охоты для созерцания городских триумфов, выслушивания жалоб подданных» [1078]. Однако не так давно было убедительно показано, что Эдуард IV предпринимал активные выезды, не только сопряженные с военной необходимостью или охотой, но и с целью установления церемониальных связей со своими подданными и легитимации своей власти [1079].