Коллектив авторов - Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»

Первые шаги «мягкой» антиалкогольной кампании практически совпали с отменой «сухого закона». Вот образчик типичного агитационного представления тех лет на тему «Суд над наборщиком», посвященного актуальной теме пьянства. «Революционный суд скор, но справедлив». По предложению представителя лиги «Время» на суде над наборщиком, который пьяным явился на работу, было решено «предварительного опроса не производить», а сразу перейти к «заслушиванию обвинительного акта». Несмотря на прочувствованное последнее слово «обвиняемого» («Верно, пил я. Отчего пил – не знаю. Больше за компанию. Клуб я свой подвел, что не явился.

Слушал я обвинителя и решил – больше пить не буду. Прошу у товарищей простить меня»), решение суда было суровым, насколько оно могло быть таковым по отношению к собрату по классу. С одной стороны, приговор предусматривал исключение «из профсоюза и клуба, как антиобщественный элемент», но, с другой, «раскаяние и обещание не пить дает возможность приговор считать условным в течение года» [522].

Хотя в Тезисах ЦК ВКП(б) «О борьбе с пьянством» (июнь 1926 года) злоупотребление спиртным по-прежнему считалось «наследием старого быта», к числу причин, вызывающих пьянство, были отнесены не только «буржуазная идеология», но и «нэпманская стихия». Подобная увязка добавляла борьбе с пьянством недостающую ей классовую составляющую, и к тому же оставляла возможности маневра в случае свертывания нэпа. Коль скоро будет удалена «основная причина» алкоголизма, «следствие» исчезнет автоматически. Другими словами, в новых условиях расширение выпуска водки как источника средств ускоренной индустриализации, не представляло собой опасности.

Тем не менее во второй половине 20-х годов антиалкогольные меры не сводились к театрализованным представлениям и идеологическим заклинаниям. Вышедший в сентябре 1926 года декрет СНК РСФСР «О ближайших мерах в области лечебно-предупредительной и культурно-просветительной работы с алкоголизмом», помимо борьбы с самогоноварением и развития антиалкогольной пропаганды, предусматривал введение системы принудительного лечения алкоголиков. С осени этого же года в школах были введены обязательные занятия по антиалкогольному просвещению. В марте 1927 года в ряде городов РСФСР были введены некоторые ограничения на продажу спиртного – малолетним, лицам в нетрезвом состоянии, в выходные и праздничные дни, в буфетах заведений культуры и т. д.

Активное участие в кампании против пьянства приняли видные советские ученые. Например, в 1927 году вышла книга В.М. Бехтерева «Алкоголизм и борьба с ним», в которой, в частности, «отрезвление трудящихся» рассматривалось как «дело самих трудящихся» и связывалось с достаточным культурным уровнем широких масс. Однако общий тон антиалкогольной кампании того времени задавала статья Б. Дидриксона в журнале «Трезвость и культура» с весьма характерным названием «Пьяниц – к стенке!». Предлагаемые меры, помимо организации курсов агитаторов-пропагандистов, включали создание специальных дружин и отрядов «легкой кавалерии» по борьбе с пьянством. Неслучайно, в 1927 году председателем военной секции Всесоюзного совета антиалкогольных обществ был избран «главный кавалерист» страны С.М. Буденный.

Своего пика антиалкогольное движение достигло в 19281929 годах и было тесно связано с активной деятельностью Общества по борьбе с алкоголизмом (ОБСА). Члены Общества смысл своей деятельности видели в том, чтобы «оно будоражило общественное мнение, создавало настроение в массе, проводило законы» [523]. Организованная борьба совпала по времени и целям со всесоюзным комсомольским культпоходом как в городе, так и в деревне. В январе 1928 года был организован радиомитинг «Профсоюзы в борьбе с пьянкой», а в Третьяковской галерее ОБСА и Наркомат просвещения провели широко распропагандированную антиалкогольную выставку [524].

29 января 1929 года СНК РСФСР принял постановление о запрещении открывать новые торговые точки по продаже водки, торговать ею в праздничные и предпраздничные дни, в дни зарплаты и в общественных местах, продавать спиртное несовершеннолетним и пьяным, а также вести алкогольную пропаганду. Однако показательно, что в том году в Ленинграде власти разгромили трезвенническую секту чуриковцев, четвертую часть членов которой составляли молодые ленинградские рабочие и которая пользовалась большой популярностью в среде рабочего класса.

Важнейшей частью антиалкогольной кампании стал плакат, который связывал искоренение пьянства с завершением культурной революции, антирелигиозной пропагандой и повышением культурного уровня населения. Эти представления наиболее ярко и оптимистично выразил В. Дени в плакате «Долбанем!» (1929). Тогда же появились плакаты, противопоставлявшие употреблению алкоголя культурный досуг: «Книга вместо водки», «Кто умен, а кто дурак! Один за книгу, другой – в кабак» и другие. Плакат осуждал пьянство и на бытовом уровне. С призывом не пить дети на плакатах обращались к отцам (например, Д. Буланов «Папа, не пей!»), а в текстах был сделан упор на сознательность: «Помни, когда ты пьешь, твоя семья голодает». Подобные произведения зачастую формировали образ пьяницы – человека опустившегося и страшного (Лебедев К. «Такой отец – губитель нашей семьи»). Тогда как в плакатах, агитировавших за первую пятилетку, пьянство трактовалось ни больше ни меньше, как тормоз социального прогресса: «Чтобы превысить промфинплан, снижай алкоголизм, травматизм, болезни»; «Социализм и алкоголизм несовместимы» и т. п.

Да и в целом с 1928 года борьба с пьянством постепенно приобретает характер очередной идеологической атаки под лозунгом: «Алкоголизм и социализм несовместимы». Отряды «легкой кавалерии» стали закрывать питейные заведения, однако к 1930 году кампания государственной борьбы в основном выдохлась. Появились первые наркологические диспансеры, но работа, для которой требовались квалифицированный персонал и лекарства, проводилась слабо и эпизодически. В итоге медицинские приоритеты уступали место политической конъюнктуре.

Хотя «антиалкогольный фронт» был дополнен новым наступлением на «самогонные бастионы», по данным ЦСУ и Центроспирта, за первые пять лет после введения в 1924 году продажи государственной водки выгонка самогона в стране не уменьшилась, а возросла с 480 млн литров до 810 млн литров [525]. Возобновленная же милицией с начала 1928 года антисамогонная деятельность носила ярко выраженный карательный характер и была тесно связана с провалом хлебозаготовок осени-зимы 1927 года. Постановлением ВЦИК и Совнаркома РСФСР от 2 января 1928 года приготовление, хранение и сбыт самогона, а также изготовление, хранение, сбыт и ремонт самогонных аппаратов вновь запрещались и за эти нарушения предусматривались административные наказания либо в виде штрафа до 100 рублей, либо в виде принудительных работ на срок до 1 месяца [526].