Array Коллектив авторов - Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре

Регулирование экономических отношений между европейскими монархиями после Венского конгресса приняло форму торговых договоров, которые определяли принципы эксплуатации путей сообщения, условия свободы поселения, размеры таможенных пошлин, включали таможенный тариф. Благодаря торговым договорам должен был осуществляться принцип взаимности в экономических отношениях отдельных государств. Однако он проводился не всегда последовательно. Особенности экономического развития европейских стран приводили к доминированию национальных интересов над общеевропейскими проблемами и затягиванию переговорного процесса на несколько десятилетий. Кроме того, если проблему судоходства европейским странам удалось согласовать достаточно быстро, то проекты возможных совместных финансовых мероприятий в большинстве своем оставались на бумаге или частично реализовывались в рамках двусторонних соглашений.

Однако наиболее полно объединительные тенденции в Европе в начале XIX в. прослеживаются на примере истории создания Германского таможенного союза. 1 января 1834 г. прекратили свою деятельность Баварско-Вюртембергский, Центральногерманский и таможенный союз во главе с Пруссией. Между членами нового таможенного союза, руководство в котором принадлежало Пруссии, были упразднены пошлины и сделаны первые шаги к объединению системы мер и весов [791]. В 1838 г. на его территории была введена единая валюта – «единый талер» (Vereinsthaler). В 1836 г. к таможенному союзу присоединились Баден и Нассау, а в 1842 г. – Брауншвейг и Люксембург [792].

По мнению исследователей, принципы существования Германского таможенного союза являются «едва ли не более совершенными, чем принципы деятельности Генерального соглашения по тарифам и торговле (1947 г.) и Всемирной торговой организации», а в его развитии «присутствуют практически все элементы, характерные для сегодняшнего Европейского Союза (наличие единой валюты, расширений, упразднение таможенных пошлин). Сама история создания Германского таможенного союза напоминает историю создания Европейского сообщества, которое сформировалось не в последнюю очередь вокруг «ядра» Бенилюкса, а заключенный позднее Австро-Германский валютный союз напоминает по характеру Европейское экономическое пространство» [793]. Объединяет их еще и постепенность интеграционных процессов, которые в XX в. начались в 1951 г., после создания Европейского объединения угля и стали (ЕОУС) [794]. В течение первых шести лет европейцы на примере угольной и сталелитейной промышленности налаживали механизмы интеграции, выясняли возможности и пределы согласования общеевропейских интересов с национальными. С 1 июля 1968 г. шесть государств-основателей ЕЭС – Германия, Франция, Италия, Бельгия, Нидерланды и Люксембург – ввели единый таможенный тариф для третьих стран, а с 1 января 1993 г. в Европейском Союзе был прекращен таможенный контроль над потоком товаров между странами-участницами. Таким образом, спустя 35 лет после подписания римских договоров 1957 г., результатом которых было создание Европейского экономического сообщества, завершилось формирование единого экономического пространства, в котором свобода передвижения товаров (таможенный союз) дополняется свободой передвижения услуг, капиталов и трудовых ресурсов.

С 1 января 1999 г. 11 стран-членов ЕС решили постепенно ввести единую валюту (евро). Следовательно, более 40 лет ушло на то, чтобы перейти к высшей стадии интеграции – валютному союзу с единой денежной единицей, общей экономической, денежно-кредитной и валютной политикой [795].

Объединение Европы способствовало развитию цивилизованных отношений между государствами, несмотря на существующие национальные, социальные, политические и экономические противоречия. Однако в отличие от предшествующего столетия в современном мире в принятии важных решений происходит медленное, но неуклонное снижение роли национальных государств.

После Венского конгресса 1815 г. Россия, Австрия и Пруссия, три континентальные державы, крепко спаянные общим «грехом» – разделами Речи Посполитой, были вынуждены вести общую скоординированную политику в польском вопросе, так как каждая из них понимала, что любое потрясение в одной из частей Польши неминуемо приведет к взрыву в двух других. Это вынужденное единство осложнялось, однако, одним весьма существенным обстоятельством: по инициативе Александра I Королевство Польское получило в 1815 г. автономию и конституцию, и оно стало «бельмом в глазу» для австрийского и прусского монархов, опасавшихся «дурного примера». В 1831 г. русский посол в Вене Д.П. Татищев писал российскому вице-канцлеру К.В. Нессельроде об этих опасениях Австрии, для которой «Королевство Польское на протяжении 15 лет было источником постоянных тревог и беспокойства, тогда как могло бы служить связующим звеном между двумя империями, если они обе, в соответствии с замыслом императрицы Екатерины II, осуществленным в результате раздела 1794 г., выказали бы равную заинтересованность в том, чтобы их польские подданные отрешились от всякой мысли о политической независимости» [796]. В результате Австрия и Пруссия напряженно следили за развитием ситуации на польских землях, за действиями России и, как бы соперничая с ней, сами старались одновременно заигрывать с поляками.

Прежде всего, это относилось к политике Габсбургов, чьи действия в отношении Польши, в свою очередь, были объектом постоянного наблюдения как российской дипломатии, так и шпионов великого князя Константина Павловича, который вместе с сенатором Н.Н. Новосильцевым организовал в Королевстве Польском широкую агентурную сеть. В 1820-е гг. агенты постоянно доносили о настроениях поляков Королевства и Галиции, об их реакции на отношения России и Австрии. Когда в ноябре 1827 г. появились сообщения о передвижении австрийских войск на российской границе, в Варшаве заговорили о возможной войне между державами; агент писал, что почти каждый поляк, как военные, так и гражданские лица, желают этой войны. В другом агентурном сообщении в декабре того же года говорилось о подобных настроениях галицийских поляков: «Австрийское правительство старается в Галиции разными обнадеживаниями приклонить поляков к себе. Однако они, знавши недоброжелательство оного правительства к польскому народу, все то принимают не с охотою, а напротив того, если бы произошла война, как наивозможно усугубить свое старание, дабы Галиция присоединена была к Царству Польскому. О сем последнем и генерал Хлопицкий якобы рассказывал в доме отставного полковника Стшешевского с добавлением, что как только польское войско покажется в Галиции, то не ручается за то, чтобы весь тамошний народ не присоединился бы в помощь оному» [797]. Напряженность в отношениях сохранялась и в последующие годы: в марте 1829 г. агент подтверждал, что «в Галиции бóльшая часть молодых людей желает прибытия туда польского войска и с большой охотой готова тотчас определиться в оное; а немцев не любят и в их полках служить не хотят». О том, что галицийские поляки «очень желают» австро-русской войны, сообщалось и в октябре 1829 г. [798]. Что же касается поляков Королевства Польского, то они были заинтересованы в возможности территориальных приобретений в результате войны. Уже в донесении от ноября 1827 г. говорилось о «корысти», которую она могла бы принести Польше: многие рассчитывали, «что, может быть, и Величка присоединилась бы опять к Польше», имея в виду соляные копи. А в мае 1829 г. в Варшаве распространился слух, будто царь послал Красиньского к австрийскому императору «с предложением, чтобы соляную копальню в Величке отдал Царству Польскому, а ежели на то не согласится, тогда будут употреблены меры к присоединению оной копальни по-прежнему к Польше. Каковым известием здешние жители чрезвычайно довольны и отзываются, что если бы по сему случаю произошла война с Австрией, то все поляки, даже и обремененные старостью, с большой охотой пойдут на войну для приобретения своей земли и соляной копальни» [799].