Роберт Каплан - Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неизбежного

География в переводе с греческого языка означает «описание земли». Это слово всегда ассоциировалось с определенной данностью и, следовательно, носило на себе определенное клише. Говорят, «мыслить географически» — означает ограничивать свой выбор средств к пониманию окружающего нас мира. Но я полагаю, что работа с таким инструментарием, как карты рельефа и сводки демографических исследований, позволит выйти на новый уровень сложности в анализе внешней политики и таким образом обнаружить возможность более глубокого и широкого понимания мира. Вам нет нужды становиться фанатом географии, чтобы осознать всю ее важность. Чем больше мы занимаемся текущими делами, тем больше для нас важны люди и их поступки; но если мы обратим свой взгляд в историю, то тут же становится очевидной та важная роль, которую играет география.

Удачный пример тому — Ближний Восток.

Пока я пишу эти строки, огромный регион от Марокко до Афганистана находится в эпицентре сильнейшего политического кризиса, в котором оказались местные правящие круги. Население этих стран больше не хочет мириться с авторитарными режимами, хоть и путь к демократии далеко не так сладок. Первая фаза развития конфликта на Ближнем Востоке засвидетельствовала поражение географии из-за огромного влияния коммуникационных технологий. Спутниковое телевидение и социальные сети, бурлящие революцией в интернете, создали единое пространство людей, протестующих в арабском мире. Таким образом, сторонники демократии в таких, казалось бы, разных государствах, как Египет, Йемен и Бахрейн, могут за считаные минуты почерпнуть революционное вдохновение от событий, происходящих в Тунисе. Следовательно, можно говорить об общности политической ситуации во всех этих странах. Но по мере того, как разворачивались протесты, становилось очевидно, что в каждой из этих стран ситуация развивается по-разному, что, в свою очередь, обусловлено историей и географией данной страны. Чем больше мы узнаем об истории и географии государств Ближнего Востока, тем меньше мы удивляемся происходящим там событиям.

Тот факт, что народные волнения начались именно в Тунисе, можно считать случайностью лишь отчасти. На карте, отображающей состояние дел во времена античности, четко видна концентрация поселения людей в местах, где сегодня расположено государство под названием Тунис. С другой стороны, на территории современной Ливии, равно как и на территории Алжира, в античные времена люди практически не жили. Выдаваясь своими землями вглубь Средиземного моря, по направлению к Сицилии, Тунис был центром Северной Африки не только во времена Карфагена и Древнего Рима, но и при вандалах, Византии, средневековых государствах арабов и турков. Когда Алжир на западе, а Ливия на востоке только начинали зарождаться как государства, Тунис уже слыл центром цивилизации с многовековой историей. (Что касается Ливии, то ее западный регион — Триполитания — был на протяжении истории ориентирован на Тунис, в то время как восточный регион — Киренаика-Бенгази — ориентирован на Египет.)

В течение не одного тысячелетия, чем ближе к Карфагену (территория современного Туниса, за некоторым исключением), тем выше уровень развития. Урбанизация в Тунисе продолжается вот уже 2000 лет, в то же время развитие племенной идентичности, основанной на номадизме (который, кстати, по мнению средневекового историка Ибн Хальдуна, подрывал политическую стабильность), становится все меньше. Действительно, после того как в 202 г. до н. э. римский полководец Сципион Африканский разбил Ганнибала за пределами Туниса, он вырыл демаркационный ров — fossa regia, — который отмечал границы цивилизованного мира. Граница эта актуальна на Ближнем Востоке и сегодня. Кое-где еще различимая, она проходит от Табарки, города, расположенного на северо-западном побережье Туниса, на юг, поворачивая непосредственно к Сфаксу, еще одному средиземноморскому порту на востоке. Города, оказавшиеся за этой линией, испытывали на себе меньшее влияние Рима, и сегодня они продолжают оставаться более бедными, менее развитыми, с исторически более высоким уровнем безработицы. Городок Сиди-Бузид, где в декабре 2010 г. началось арабское восстание, когда продавец из овощной лавки поджег себя в знак протеста, расположен как раз за линией Сципиона.

Тут нет никакого фатализма. Я всего-навсего ввожу текущие события в историко-географический контекст: арабское восстание началось в тех местах, которые исторически наиболее развиты в арабском мире и ближе всего расположены к Европе. Однако беспорядки начались в той части государства, которая со времен Античности игнорировалась и как результат оставалась на более низком уровне экономического развития.

Такого рода знания могут помочь в понимании того, что происходит и в других частях Ближнего Востока: будь то в Египте — еще одном очаге цивилизации с такой же длинной историей государственности, как и Тунис; или, к примеру, в Йемене, демографическом центре Аравийского полуострова. Стремление этой страны к единству подрывается слишком растянутой территорией и гористым рельефом. Эти два фактора сильно ослабляют центральную власть в государстве и, таким образом, повышают роль племенных структур и сепаратистских группировок в управлении страной. Или возьмем в качестве другого примера такую страну, как Сирия, чья усеченная форма на карте в реальности хранит в себе различия, основанные на этническом происхождении и вероисповедании людей, здесь живущих уже на протяжении многих веков.

География отчетливо показывает, что Тунис и Египет естественным образом связаны между собой. В меньшей мере связанными являются Йемен, Сирия и Ливия. Следовательно, Тунис и Египет нуждаются в умеренной авторитарной власти, чтобы сохранять целостность, в то время как Ливия и Сирия нуждаются в более жестких формах правления. А вот относительно Йемена можно сказать, что в силу географических особенностей управлять этим государством исключительно трудно. Йемен был и остается тем, что европейские ученые XX в. Эрнест Геллнер и Робер Монтань назвали сегментарным обществом. Это край с типичным для Ближнего Востока ландшафтом: горы и пустыни. Кидаясь из одной крайности в другую (к примеру, от централизации к анархии), такие общества, по словам Монтаня, характеризуются режимами, высасывающими жизнь из региона, хотя и ввиду собственной хрупкости неспособными закрепиться на длительный срок. Тут сильны племена, а центральная власть достаточно слаба. [9] Gellner Е. Muslim Society. New York: Cambridge University Press, 1981. Попытки установить либеральный режим в таких местах не должны быть оторваны от специфики реалий.