Артем Драбкин - Мы дрались на истребителях

А вообще самолет очень комфортабельный! Представь, даже писсуар был!

По боевым характеристикам «кобра» ничем не уступала отечественным истребителям. Но это мое личное мнение.

– Расскажите о воздушном бое 30 мая 1944 года под Яссами.

– Вылетели шесть летчиков из нашей 2-й эскадрильи во главе с Гулаевым.

Над линией фронта встретили 30 самолетов Ю-87 под прикрытием восьмерки «мессеров». Завязался бой, потом еще 16 немецких Ме-109 подошло. Гулаев сбил четырех немцев, я – двоих, остальные ребята – еще пять «юнкерсов»; но и нас всех посбивали. Гулаев, раненый, дотянул до аэродрома, Громов [18]и Акиншин [19]погибли. Алексей Козинов [20], Леонтий Задирако [21]и я на парашютах выбросились над своей территорией.

Все трое с ранениями. Я покидал самолет на высоте 3 тысячи метров. Моя «кобра» горела, да еще мне кисть правой руки перебило, кровь хлещет. Выпал из самолета, рванул левой рукой кольцо, а парашют не раскрывается. Лечу к земле камнем, а в голове одна мысль – о том, что родители плакать будут, узнав о моей гибели. Меня в воздухе крутануло пару раз, и где-то на высоте 700 метров парашют раскрылся. Как потом выяснилось, семь строп были перебиты пулями. Свои меня подобрали, отправили в госпиталь, а через неделю, с загипсованной рукой, я сбежал обратно в полк. Прилетел По-2, привез раненого летчика из соседнего полка – ну, я и уговорил пилота, выкрал свое обмундирование в кладовой госпиталя и вернулся в 129-й гиап. Больше меня не сбивали, бог хранил…

– Потери в вашем полку были большие?

– На последнем этапе войны, в 1945 году, истребители гибли сравнительно редко. Это у штурмовиков до самого конца войны каждый вылет был как последний. Последняя потеря у нас была 8 мая, за день до Победы. Немецкий реактивный Ме-262 сбил летчика Степанова. А вот, например, в боях на Курской дуге каждый летчик нашего полка делал в среднем по 5-7 вылетов. На каждого сбитого немца тогда приходился один наш сбитый летчик. В середине 1944 года полк терял один самолет на каждые пять немецких, нами сбитых. При этом в 129-м гиап почти не было полетов на «свободную охоту». Было много вылетов на сопровождение штурмовиков, на разведку. Помню, как сами сделали 5 вылетов на штурмовку, прикрывая танковую армию Ротмистрова.

– Сколько вы сбили немецких самолетов за войну, сколько провели воздушных боев и какие награды заслужили?

– На декабрь 1944 года было у меня 144 боевых вылета, проведено 44 воздушных боя, сбито лично 12 самолетов и в группе – 4 самолета. Общий налет – 352 часа. Обеспечил, как ведомый, сбитие 41 самолета противника. Это я вам зачитываю текст из боевой характеристики. За войну имею 2 ордена боевого Красного Знамени, орден Отечественной войны первой степени и орден Красной Звезды. Войну закончил лейтенантом, командиром звена. Уже после войны я получил ордена Красной Звезды и третий орден боевого Красного Знамени. Но высшая для меня награда – участие в Параде Победы в 1945 году. Из нашего полка отобрали на парад 3 летчиков: Колю Глотова, Михаила Лусто и меня, простив на отборе мой невысокий рост. Уже в Москве встретились с Гулаевым, который учился в академии. Минуты, когда наш сводный батальон печатал шаг по брусчатке Красной площади, – одни из самых дорогих мгновений в моей жизни.

СПИСОК ДОКУМЕНТАЛЬНО ПОДТВЕРЖДЕННЫХ ПОБЕД С.З. БУКЧИНА В СОСТАВЕ 129-ГО ГИАП, НА САМОЛЕТЕ «АЭРОКОБРА»

Источники:

1) ЦАМО РФ, ф. 22 гиад, оп. 1, д. 5 «Оперативные сводки штаба дивизии»;

2) ЦАМО РФ, ф. 22 гиад, оп. 1, д. 12 «Оперативные сводки штаба дивизии»;

3) ЦАМО РФ, ф. 22 гиад, оп. 1, д. 18 «Оперативные сводки штаба дивизии».

Я родился в Москве. Пацаном жил с родителями в Теплом переулке, рядом с улицей Льва Толстого. В 1937 году наше полуподвальное помещение затопило после сильного ливня, причем так, что люльки с детьми подняло к потолку. Все малыши спаслись. Утонули только один-два человека, хотя в этих подвалах людей было как тараканов. Все было забито. Мы жили в 10-метровых комнатах по 5-6 человек в каждой. После потопа все семьи развезли по «красным уголкам», которые раньше были в каждом доме. Наша и еще одна семья оказались в «красном уголке» кооперативного пятиэтажного дома в Курсовом переулке. «Красный уголок» представлял собой большую комнату, площадью порядка ста метров, со сценой. Из этой комнаты в октябре 1940 года я ушел в армию, в летное училище.

Я очень хотел попасть в авиацию. Тогда это было модным, престижным. Один мой товарищ с соседнего двора, постарше меня года на два, как-то спросил: «Летчиком стать хочешь?» – «А как же?!» – «В аэроклубе сейчас идет набор желающих». Я пошел в аэроклуб, в который поступил, пройдя медицинскую и мандатную комиссии. Вот так я с 9-го класса ушел учиться в аэроклуб. Школу пришлось бросить. Зато там кормили, а в то время это – о! Тем более ты понял, как я жил…

Летали мы под Москвой. Домой после полетов возвращались на электричке – от нас бензином воняет, шапки-ушанки с дырками для переговорного шланга. Шантрапа!

Я летал хорошо и самостоятельно вылетел одним из первых в своей группе. После окончания аэроклуба тех, кто получше летал, отправили в истребительные школы. Я попал в Армавирскую. После провозных полетов на УТИ-4 пересели на «ишак», как мы называли И-16. «Ишак» – это жеребец будь здоров! Самый сложный из истребителей! Я на всех отечественных истребителях летал: «яках», «мигах», «лавочкиных»… Но И-16 – самый коварный самолет.

22 июня был выходной день. Всей ротой мы пошли на речку купаться. Это нам позволяли редко, хотя жара стояла страшная. После купания мы, как всегда, под руководством специальных инструкторов-пехотинцев занимались шагистикой. Ох, гоняли нас, сволочи! Гимнастерка была насквозь мокрая от пота, в соляных разводах. Зачем авиаторам это надо? Да и пехоте в принципе тоже незачем. Ладно на параде пройти красиво, а без парадов… Они же учили нас стрелять из различного оружия. И вот во время занятий прибегает посыльный: «Тревога! Война!» Наш командир роты приказывает: «В ружье!» Мы побежали в общежитие. Хватаем каждый свой винторез, противогазы, скатку. В полной выкладке пришли на аэродром, все потные, мокрые, но бодрые. Каждый думал: «Да мы их сейчас расшибем за месяц!»

На войну нас, правда, не отправили, и наша курсантская жизнь продолжилась. Училище было обнесено забором, на железных воротах стоял часовой. Никуда не уйдешь: если поймают, то пришьют дезертирство и отправят в пехоту. Правда, таких случаев у нас не было.