Артем Драбкин - Мы дрались на истребителях

Помню, в одном из боев нас была четверка «ишаков», и на нас – четверка «мессеров». Как ни хотели они нас разъединить, это им не удалось. Четверка наша очень слетанная была. В то время у меня ведущим был Ковалев, все первые вылеты и бои с ним. В нашем же звене летал Ломакин, с которым вместе учились в Ейске (правда, в разных отрядах) и ехали на фронт, Камышников и хороший мой друг Еремянец – он погиб в том же году. Все это были мои однокашники и хорошие товарищи [73].

В конце августа 42-го вместе со своими «ишаками» мы перешли в 21-й полк, где к тому времени оставалось исправными всего 4 «яка». Вот уж обрадовались! На крыльях прямо летели из этого 11-го полка!

В общей сложности на И-16 я летал больше года – с февраля 42-го по апрель 43-го, когда наша эскадрилья перевооружилась на Як-7. Тут уж совсем другие вылеты пошли… Самое тяжелое было сопровождать штурмовиков – маленькая высота, зенитки бьют, автоматы бьют. Они больше 1200 метров не поднимались, по-моему. Весь огонь доставался и им и нам. Когда на «ишаках» летали, мы еще как-то выживали – он юркий, фанерный, а вот «яков» у нас много побило.

В марте 43-го довелось мне участвовать в бомбардировке немецкого аэродрома Котлы. Я в тот день вел группу И-16 непосредственного прикрытия штурмовиков, а командир полка Слепенков вел четверку «яков» сковывающей группы.

Первый вылет прошел удачно, без потерь – атаковали мы тогда внезапно. Ил-2 штурмовали в два захода, много самолетов загорелось на земле – хорошо их побили! [74]

А на другой день – такой же вылет на то же самое задание в том же коллективе. Я ребятам говорю: «Ну, держитесь – сейчас будет бой». Немцы ведь тоже не дураки. Атаковали нас еще на подлете к Котлам. Смотрю – Слепенков воздушный бой ведет вверху, и на нас налетели. Я отбил первую атаку, а тем временем Ил-2 пошли на штурмовку.

Когда наши штурмуют – немцы не атакуют, потому что ведется сильный зенитный огонь, и они боятся попасть под свои же зенитки. Они ждут, пока Ил-2 отбомбятся, и начинают снова атаковать, уже на выходе. Вот здесь нужен глаз да глаз.

Бой был сильный. И Слепенков на «яках» одного сбил, и мы еще двоих. Один наш штурмовик был подбит, но не истребителями, а зенитками – линию фронта перелетел и сел на живот. Удачный был вылет очень. Штурмовики писали потом про себя, как они штурмовали, а про нас, про прикрытие, не написали… [75]

Потом, когда уже стояли в Борках, стали летать так: днем сопровождаешь пикировщиков, а ночью идем прикрывать «бостоны». Работали на два фронта.

Количество вылетов было разное – со штурмовиками мы делали 2-3 вылета в день, а с пикировщиками один вылет сделаешь, и все. Так же и с «бостонами». Ночью их проводишь за Чудское озеро, а иногда и за Таллин, потом они уходят в море, а мы возвращаемся на свой аэродром.

После Як-7 мы Як-9ДТ получили – тяжелые истребители. «ДТ» значит «дальний, тяжелый». И действительно, такой он тяжелый был! Для воздушного боя он плох, Як-7 лучше, легче. А Як-9 был «утюг».

Горючки у него хватало на 4 часа. Когда на Балтике были, так на них мы и за Либаву ходили, по 3-4 часа в воздухе – уставали очень. Тяжело на истребителе три часа болтаться.

Воевали мы и на «яках», у которых пушка в ногах была через винт – 37 мм! Очередь из нее никогда не давали – одиночные выстрелы только. Боялись, она мотор, к черту, оторвет! Летали мы на них почему-то недолго, поменяли на другие, а эти «яки» куда-то ушли.

В 1944 году был у меня бой на семи тысячах над Хельсинки. Первый высотный бой на Балтике. Наша авиация бомбила тогда по ночам военные объекты в столице Финляндии, а утром туда летит пикировщик-фотограф и снимает результаты. Мы один раз вылетели, второй…

На третий раз летим на высоте семь тысяч, прикрываем пикировщик. Я заметил, что впереди на нашей высоте дежурит пара «мессеров». Это были финны – они к тому времени уже стали на «мессерах» летать. Передаю по радио Щербине: «Вася, оставайся здесь, я пошел вперед». Сделал «горку» с набором высоты, газ на полную. Набрал высоту хорошую, скорость…

«Мессера» меня сразу не заметили. Они видели, что пикировщик идет, а что я «горку» сделал и ушел с набором – пропустили. Свалился я на них, как снег на голову – с высоты, со скоростью атакую ведущего, подошел к нему вплотную метров на 100-200 и сбиваю, а второй убегает. Но гнаться за ним нельзя, потому что пикировщик уже был на подходе [76].

– А как победы засчитывались? Должно было быть подтверждение?

– Обязательно! Летим, например, четверкой – мы друг друга должны подтвердить. Сопровождаем штурмовиков – штурмовики должны подтвердить. После полета писали «объяснительные». У немцев-то фотопулеметы были, а у нас их не было даже на «яках».

– Судя по мемуарам вашего полкового врача Митрофанова, у вас 502 боевых вылета, 12 побед– 4 личные и 8 в группе. Так ли это?

– Да. Но я считаю, у меня 7 личных побед. Вот, например, сбил я того финна над Хельсинки – обязательно и ведомому эту победу запишу. Мой самый лучший ведомый был Сихорулидзе. Раз он меня прикрывает, я ему победу тоже даю. Делился с ведомым – победы три отдал.

Был у меня один ведомый, который сачковал. Ему бы никогда не дал. Сбили его.

БОЕВОЙ СЧЕТ Н.П. ЦЫГАНКОВА *

Родился я в день рождения комсомола – 29 октября 1921 года в поселке Вознесенский Горьковской области. Родители – Иван Алексеевич и Раиса Ивановна Рязановы были крестьянами.

Летчиком я хотел стать с детства – как-то раз ходил за грибами и увидел, как прямо над моей головой низко-низко пролетел самолет ТБ-3. Вот с этого момента у меня и зародилась мысль – летать. Потом я услышал о подвиге и перелетах Чкалова – он земляк наш, – помню, во время выборов в Верховный Совет СССР он прилетел к нам как депутат и выступал. Когда увидел его достижения в авиации, появилась настоящая тяга к летному делу. Стал увлекаться.

Сначала, где-то в 7-м классе, я поступил в планерный кружок. В школе за партой я все время читал книжку «Теория авиации». Учился я не особо хорошо, зато все время занимался этой теорией.

Сидели за партой обычно девчонка и мальчишка, а у меня соседкой была Галя Балакина. Все время она меня донимала, да и другие подначивали с этой авиацией. Приходишь в класс, а на доске нарисован я и самолет…

Потом приехал в Горький и поступил в аэроклуб. Город большой, все для меня ново. Отец не поверил, когда я ему сказал, что поступил в аэроклуб, и даже приехал проверить, не сказав мне ничего. А аэродром был огорожен, мы летали в это время. Он спросил у ребят: «А есть у вас тут такой Рязанов?» Они подтвердили, что я действительно учусь, и только после этого он успокоился. Проверил меня таким образом, ведь в деревнях такого никогда не было, чтобы летать кто-то хотел. Он думал, может, я связался с кем-нибудь… Тогда летчики в почете были. Нам давали форму, пилотку, на петлицах – истребители…