Артем Драбкин - Мы дрались на истребителях

Практически всю войну я летал на Як-1. Только под конец нам с Забыриным дали Як-9У. Мы на них порезвились! Як-9У лучше, чем Як-1 и Як-3 – у него маневренность лучше да максимальная скорость 720 км/ч! На нем я с Ме-262 бой вел. Они пришли парой штурмовать аэродром, а я как раз взлетал. Сбить не сбил, но от аэродрома отогнал.

Поначалу он мне так не понравился! На земле греется, рулить нельзя, запустил и сразу взлетай, двадцать метров прорулил – все, мотор закипел. У меня Як-1 был номер 33-й, а у Кольки – 44-й. Механику говорю: «33». Он перетаскивает парашют. Ракета, взлет. Колька ругается. У него на Як-9У скорость 720, а у меня 600. Но я выше его залезу, метров на 100, и нормально. А вообще мы обычно ходили на 400 километрах – штурмовики-то 350 идут. Это только на «свободной охоте» можно разогнаться.

– Какой из этих самолетов лучше всего приспособлен для сопровождения «илов»?

– Всех лучше Як-3. И скорость быстро набирает, и маневренность у него хорошая, лучше, чем у других «яков», и он легче. Огневая мощь у всех «яков» достаточная.

– Прицеливались по прицелу или по трассе?

– По хвосту. Когда в упор подойдешь, тогда уже и стреляешь. Правда, мне чаще по воздуху приходилось стрелять. Я по немцу все равно не попаду, но перед носом трассу дам, он тут же уходит.

– Как вы оцениваете немецких летчиков?

– Хорошие летчики. Только в конце войны появились слабые, а так сильные летчики были. Они нам не уступали ни по морально-волевым качествам, ни по технике пилотирования. Стреляли хорошо. Если ты в прицел ему попал, то он тебя собьет. Правда, в бой они не ввязывались, если у них не было численного преимущества. Мы к ним относились как к противнику, ненависти я не испытывал.

– Немцы летали намного чаще и больше. Как вы думаете, почему?

– У нас горючего мало было. Мы сидели все время на голодном пайке. Поэтому и не летали каждый день. Поднимут из полка пару или четверку, и все.

– Когда у вас создалось ощущение, что «немец пошел не тот»?

– На Сандомирском плацдарме почувствовал, что кончился немец.

Под конец войны мы в основном на штурмовку ходили, а также сопровождали «илы» – в небе уже было мало немецких истребителей, они уже нас стали бояться, в бой редко вступали.

Летали бомбить аэродром Шпротау. Мне подвесили две «сотки». Моя оружейница Алла Репяха завинтила крепящие болты так, что я не то что сбросить их не смог, но сел и бомбы не сорвались! Я рулю, а от меня народ разбегается. Думаю, не буду на стоянку заруливать. Выключил двигатель, бежит инженер по вооружению дядя Вася. «Что случилось?» Глянул – замок у меня открыт, а бомбы висят. Крикнул оружейников. Спины подставили, он дерг, дерг – не валятся. Кричит: «Ключи». Отвернули, они и шлепнулись.

Был у меня и еще один отказ оружия. Под конец войны. Летали под Берлин. Я бомбы сбросил и пикирую на зенитку, а оружие не стреляет. Рядом шел командир 105-го полка Зайцев [130]. Он сообразил. Шарахнул по ней, а то бы она меня сбила. Он меня потом два дня искал. Приходит: «Ты мне должен». Я говорю: «Я знаю, не вопрос!» – «Я шучу». Дважды Герой. Сильнейший летчик. А тогда я прилетел, оружие осмотрели, и оказалось, что выработались пружины. Дядя Вася их достал, говорит: «На, тебе на память».

Однажды получили задание бомбить какой-то хутор. Подвесили нам две «сотки». Бомбили метров с 200 с горизонтального полета. Колька бомбы сбросил, но не попал. Он ко мне пристроился. Давай, говорит, заходи, а я тебе буду сейчас подсказывать. Кидай! – кричит. Я сбросил – попал во двор, но почувствовал, что что-то в самолете тихо взорвалось. Колька говорит: «Давай еще заход!» Я начал делать второй заход. Смотрю – на фонарь масло пошло. Я отворачиваю. Колька кричит: «Куда?» Я говорю: «Домой. В меня попали». Колька мне подсказал, куда можно сесть на живот. Я посмотрел – мотор еще тянет; раз тянет, можно пока идти. В Шпротау садились. Дотянул до аэродрома кое-как. Выровнял самолет – шлеп! – метров 50 пробежал и остановился. Уже мотор заклинило. Механик подошел, дернул винт – винт не вращается.

Потом как-то бронепоезд разбомбили с пикирования. Это было под Шпротау, в Германии. Мы шли звеном. По-моему, первым сбросил бомбы Вася Симакин, но не в бронепоезд попал, а в рельсы. Разворотил. Бронепоезд встал. Я на Як-9Т с 37-мм пушкой – ударил. Из бронепоезда пар пошел. Он так и остался там.

Вообще Як-9Т с 37-мм пушкой очень тяжелый. Но я на нем в январе 1945-го над Кельцыми двумя снарядами сбил «мессера» (давать очередь больше чем из двух снарядов запрещалось инструкцией). Получилось так. Пошли мы с Колькой на разведку. Я на этом самолете отставал. Он вылезает, я сзади. Потом смотрю – валится на него четверка «мессеров». Он их не видел, а потом смотрю, заметил и в пикирование. Одна пара за ним. Мне ничего не оставалось делать, как попытаться их отсечь. Я задрал нос, прикинул, выстрелил раз, два. Один снаряд попал. Смотрю, от «мессера» щепки полетели, и он повалился вниз. Смотрю, Колька идет. Цел, слава богу. А остальные «мессера» сразу ушли.

– Как засчитывали сбитые самолеты?

– «Илы» подтверждали. Если летали на «свободную охоту», то за подтверждением в войска ездил начальник химслужбы полка. Приписок не было, но однажды пятый гвардейский полк пытался у нас украсть сбитый. Петя Сидоров сбил «мессера». А их летчики шли с задания, увидели и себе приписали. Командир полка позвонил, говорит: что же вы делаете? У меня официально три сбитых, но всего я сбил семь самолетов. Когда у Кольки стало около десяти сбитых, я ему сказал: «На тебя представление написали?» – «Нет». – «Давай мои тебе писать». Он не соглашался: «А тебе?» – «Мне потом». Я же не знал, что завтра война кончится. Мы так и летали до конца войны вместе. Мне предлагали перейти в другую эскадрилью старшим летчиком, но я не захотел. А Колька Героя получил. Было ли мне обидно? Нет. Я же живой остался. За всю войну ни одной царапины.

Колька хорошо видел – он настоящий командир. Если я от Кольки отвалился, он будет меня вызывать до посадки. В соседней эскадрилье был Герой Советского Союза Селифонов Иван Иванович [131], тот ничего не видел, хотя сам сильный летчик и сбивал много, но на ведомых ему было плевать. Он их, наверное, человек пять потерял.

– Как строились взаимоотношения с летчиками-штурмовиками?

– Отличные были взаимоотношения. Правда, у нас были к ним претензии. У них стрелки прятались. Некоторые хитрые – доставали где-то бронированные щитки и за них прятались. У него выбиваешь из хвоста, а он, вместо того чтобы стрелять, спрятался.

– Самый опасный немецкий самолет какой? «Фоккер» или «мессер»?

– Для меня безразлично. Я ни тех, ни других не боялся. У меня вообще не было ни переживаний, ни страха. По-видимому, мне не доставалось.