Артем Драбкин - Мы дрались на истребителях

О ее гибели ходили смутные слухи: говорят, дралась, попала в плен… Воззвания потом какие-то писала… Не знаю… Уже одно то, что эти девчата летали как летчики-истребители, заслуживает всяческой доброй памяти о них. Столько было брехни всякой – ужас! Выдумок бывает очень много, к сожалению. О моем предшественнике Якове Трощенко (Трощенко Яков Александрович, старший батальонный комиссар, ВРИО командира 31 ГИАП /273 ИАП/. Погиб в авиакатастрофе 14.11.42. – Прим М. Быкова) говорили, будто он погиб в «показательном воздушном бою»… Что за «показательный» бой на фронте? Чепуха какая-то… Додумывать не хочу. Человек он был заботливый и сохранил о себе добрую память. Заменить его мне было очень сложно.

Была байка про Фотия Морозова (Морозов Фотий Яковлевич, рядовой [1]. Воевал в составе 6 ИАП и 31 ГИАП /273 ИАП/. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 857 боевых вылетов (наивысший показатель среди результативных летчиков-истребителей СССР), в воздушных боях сбил 16 самолетов лично и 5 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (дважды), Красной Звезды, медалями. – Прим. М. Быкова), который якобы вызвал немецких летчиков на дуэль; такая же сказка – про Решетова, который якобы сбил своего ведомого. Я летал с Решетовым не только когда стал командиром полка, но и до этого – в 1942 году в Купянске. В первый раз увидел Решетова в другом полку, в 273-м (я-то был в 296-м). Решетов и воевал хорошо, и вводил молодежь хорошо; у него таких моментов не было. Это все неправда.

Фотий Морозов очень сильный был разведчик. Единственное, после ранения, его чуть в пехоту не отправили, он потом сбежал оттуда, нашел наш полк в Солодовке. Помню, Решетов все уговаривал меня выпустить его. Я говорю: «Он же навыки потерял. Ты его провези на чем-нибудь». Решетов – тот вообще был ас, но – шалун насчет девчат и выпить любил. Ему – сколько ни лей – все мало.

– Вы знали про группу «Удет»?

– Да слышал, что такая группа есть. Знали, что там очень сильные летчики. Потом мне пришлось увидеть, не пленного, а сбитого – немецкий ас, у них были обычно парашюты с разноцветными куполами, чтобы их быстрее находили, и связные самолеты выручали. Он упал на левом берегу Волги, его обнаружили. Мы подъехали туда на «полуторке». Лежит мертвый. Мы в воздухе их не расстреливали, и они нас в воздухе не расстреливали, хотя никакой «джентльменской» договоренности не было, неосознанное что-то… Они летали не в шлемофонах, а в сеточках – удобно, и голова не потеет. Под правой рукой был мешочек с сульфидином, мы его применяли в основном для лечения триппера. Была у него и книжечка, типа расчетной: «Такого-то числа сбит Ил-2, получено – столько-то марок…» 30 наименований у него было, у меня – девять. У Аметхана Султана – не больше. В Донбассе, по-моему, начали рисовать звездочки, и еще что-то рисовали, не помню… У немцев заимствовали – они любили рисовать гадюк, крокодилов… У меня вместо звездочек дарственная надпись была. Такую надпись никто ж не увидит, читать не будет.

Немецких асов мы знали очень бегло, особых данных у нас не было. Знали Рихтгофена, Мельдерса, Хартмана… О ком-то еще слышали. Они знали о нас гораздо больше. У них были и прослушивающие рации, и переводчики. По сути дела, они могли снимать фонограмму боя. У нас это было поставлено хуже. Ко мне два специалиста с оборудованием прибыли чуть не в конце войны. Тогда я получил возможность прослушать разговор между немецкими летчиками во время боя, чтобы составить свое мнение. Под Сталинградом я получил передатчик и приемник. У ведомых был только приемник. Когда к Ростову подошли, стали переоборудовать все самолеты, и новые мы получали полностью укомплектованные. Бытовало мнение, что тяжелая аппаратура ухудшает летные характеристики, но летчики спокойно воспринимали установку рации.

К концу 1942 года уровень немецких асов стал падать – мы выбили цвет немецких летчиков, и новое пополнение такими качествами уже не обладало. Под Сталинградом, примерно в сентябре 1942-го, немцы стали атаковать тройками. Это было необычно: один бьет, второй добивает, третий, если у первых двух получилось плохо, – тоже вступает в бой. Одна тройка, вторая, в чем дело? Когда нам удавалось разбивать эти тройки, по характеру пилотирования чувствовалось – неопытные. Оказалось, они так вводили молодых летчиков.

– Как вы относились к тарану?

– Не то что скептически – я считал, что нам оружие надо осваивать как следует; я был против того, как рассказывают об этом таране. Были ловкачи, которые себя этим афишировали, рассказывали: подходишь к противнику и вот винтом начинаешь рубить!.. Чепуха! Глупость! Я одного истребителя пристыдил: «Как тебе не стыдно языком болтать! Попробуй, подойти к самолету, такому, как «Хейнкель-111» – он тебя потоком закрутит и на плоскость бросит. Ты идешь на столкновение, а не на таран». Помню, под Купинском я «хейнкель» атаковал. Стрелка убил. Подошел вплотную и не могу сбить – не горит! Не горит – и все! А у меня боеприпасы кончились. Стал отходить и попал в струю – так меня та-ак крутануло!.. Будь здоров! Сам по себе таран выполняется очень сложно, это как удача, редкость. Я летчикам говорил: «Я учу вас стрелять, использовать оружие. Вы, тараня и убивая немецкого летчика, можете и себя убить, и самолет теряете». Я не исключал случаев тарана; иногда и не могло быть другого выхода, допускаю. Но настраиваться на это было нельзя.

– Хотелось бы услышать ваше мнение о Льве Шестакове.

– Это был замечательный летчик! Я прибыл с 296-го как зам. командира полка. Лев Львович (Шестаков Лев Львович, полковник. Командир 9 ГИАП /69 ИАП/ и 19 ИАП. Всего за время участия в боевых действиях выполнил около 450 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 16 самолетов лично и 8 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (дважды), Отечественной войны 1-й ст. Погиб в воздушном бою 13.03.44. – Прим. М. Быкова) ходил с палочкой после ранения. Он на меня смотрит: «А ты летать-то будешь?» – «Да», – говорю. Мы были с ним одного возраста и сдружились. Лев Львович Шестаков вместе с Мишей Барановым (Баранов Михаил Дмитриевич, капитан. Воевал в составе 183 ИАП и 9 ГИАП. Всего за время участия в боевых действиях выполнил более 200 боевых вылетов, в 70 воздушных боях сбил 24 самолета лично. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (дважды). Погиб в авиакатастрофе 15.01.43. – Прим. М. Быкова.) – новаторы эшелонирования и многого из того, что уже после себе приписал Покрышкин. От Льва Львовича Шестакова я узнал, как строить группы, как самолеты ставить. Куда Серебрякова ставить, а куда – Новожилова. Шестаков и Баранов задавали тон тактики. Баранов у нас был штурманом, спокойный, уравновешенный парень. Я его очень уважал. А Шестаков был горячим, темпераментным. Например, стоим с ним – кто-нибудь садится, ну, с небольшим «промазом» – он флажки ломает… Я говорю: «Да брось ты беситься!» – «Нет! Раз в группу особую попал, значит, садиться должен отлично!» Это было правильно, но чересчур. Учил: «Не бейте за полкилометра, а подходите вплотную и лупите». Этим он внушал смелость: у него все сбитые – с коротких дистанций. Я очень его уважал, и до сих пор уважаю и считаю, что он заслуживает значительно большего внимания. Его Новиков сделал командиром маршальского полка, но вскоре Шестаков погиб под Проскуровом, на Украине. Он вел ведомого, показывал ему: «Вот, смотри, как надо бить». Подошел ближе, не на 70 метров, а еще ближе, тот взорвался и накрыл его. Изумительный был летчик!