Александр II - Время великих реформ

После ужина с детьми мы отправились в 8 часов на панихиду к Василию Долгорукому, в тот же салон, где танцевали всего 6 дней назад. Я видел там милое лицо твоего брата Михаила [354], как и сегодня утром во дворце, также приятна была мне моя недавняя встреча с Луизой [355]. Значит, именно завтра ты ей передашь мое письмо. Мне кажется, что она должна ощущать симпатию, которую я к ней испытываю, и понимать, что именно Радость дома тому причиной.

Наконец-то, после ужина я завершил эту сокровенную драму [356]и признаюсь, что она произвела на меня весьма грустное впечатление. Любовь Лены описана очень красиво, но ее все же невозможно сравнить с нашей. Никто еще не любил на целом свете, как мы любим друг друга. Остаток вечера я провел в одиночестве за работой, сделав небольшой перерыв, чтобы попить с детьми чаю.

Только что я проехался в санях и вот уже счастлив, что вновь могу приступить к своему излюбленному занятию, еще раз с подлинным наслаждением перечтя твое милое вчерашнее письмо. Я хочу, чтобы ты прежде всего знала, что я рад, что заставил тебя вчера разделить со мной под конец то подлинное наслаждение счастьем, которое ты всегда умеешь давать мне.

Мое письмо должно вновь напомнить тебе, что все наши ощущения совпадают и что вчера нам еще труднее было расстаться и прерывать наше bingerle [357]. Да, конечно, я чувствую, что стал твоей жизнью, я хотел бы только, чтобы ты не забывала, что ты моя, и что у меня везде и всюду лишь одна мысль в голове – ты, мой ангел, моя радость, мое счастье, мое утешение, моя отвага, мое все. Всего остального для меня более не существует.

О! Спасибо тебе за то, что сказала, что жизнь твоя стала дорога тебе лишь из-за меня – ты не могла бы доставить мне большее удовольствие, ибо это доказало мне, что ты чувствуешь, что любима, и что ты стала частью меня. Жизнь без тебя стала бы для меня мучением, и я бы очень скоро последовал за тобой в могилу. Да смилуется над нами Бог и даст однажды нам возможность жить лишь для себя. […]

Завтра нам представится возможность увидеться утром на прогулке и вечером на свадьбе, где наши взгляды выразят все сокровенные чувства. Ведь именно мы бы хотели быть на месте новобрачных. Скажешь ли мне, что собираешься делать в понедельник утром, а вечером? Я надеюсь, мы встретимся в 8 часов в нашем гнездышке. […] Надеясь вдохнуть в тебя немного радости, отправлю это письмо тебе завтра. Не сердись.

Обнимаю тебя, ангел.

Здравствуй, мой Ангел, я люблю тебя больше жизни, и все мое существо, принадлежащее тебе, более чем когда-либо переполнено любовью и нежностью к тебе, моя обожаемая шалунья. Вот результат вчерашнего восхитительного вечера, а ночью мне снилось, что наша мечта осуществилась и что мы на верху блаженства. Воплотиться ли действительно она однажды в реальность?

Я начал свой день, отправившись к 9 часам на панихиду на могиле великого князя Михаила [358], это был день его рождения, а я всегда испытывал к нему признательность, ибо он всегда был очень добр ко мне, и обращался со мной, как истинный друг, хотя я был моложе него почти на 20 лет. Вернувшись оттуда, я получил твое вчерашнее восхитительное письмо, и добрые слова его наполнили меня радостью.

Я счастлив, что ты также оценила наше вчерашнее вечернее bingerle, которое доставило нам лихорадочное наслаждение и заставило еще больше влюбиться друг в друга. Ты поймешь, милая подруга души моей, по всему, что я написал тебе вчера, насколько наши мысли вновь во всем совпали.

Воистину мы ежедневно доказываем друг другу, что вся наша жизнь состоит в нашем обоюдном обожании, и что мы совершенно обратились в одно существо и морально и физически, и потому все наши помыслы и желания одинаковы. Теперь я должен тебя оставить, чтобы пойти к обедне, и там наши мысли и наши молитвы тоже будут одинаковы. До свиданья, надеюсь, в 2½ часа.

Я вернулся с прогулки с дочерью, и меня клонит в сон, но перед тем, как лечь, хочу сказать тебе, как я счастлив нашей недавней встречей. Мы оба ощущали, что совершенно обезумели, и я чувствовал, что нам донельзя хотелось опять bingerle. Вот уж точно влюбились, как кошки, и только и думаем, как бы наслаждаться нашей любовью, которая составляет нашу жизнь и наше счастье. Все остальное не существует. […]

Я очень хорошо поспал как до, так и после ужина, и сходил посмотреть, как танцуют дети со своими товарищами, у которых был очень оживленный вид. Что касается меня, я радуюсь, как ребенок, что увижу тебя вечером на балу и вновь смогу гордиться […] своим сокровищем.

Я невольно вспомнил о нашей бедной сестре [359], которая была в это вовлечена. Безусловно, ты права, когда сказала мне, что мы гадко поступили с ней, но должна была прочесть в моем письме, что я прошу у нее прощения за то, что усомнился в ней.

Конечно, мне будет приятно, если она нам пришлет конфет из Киева, ибо мы всегда ценили каждый знак внимания с ее стороны к каждому из нас, ибо я, как и ты, и более чем когда-либо, чувствую, что составляю единое существо с тобой, мой ангел, мое все, и это ощущение делает нас счастливыми, но его можно понять только, если любить друг друга, как мы.

Жизнь, о которой ты мечтаешь для нас, – это именно то, что мне подходит. Да, конечно, мы стремились бы к покою и к уединению, но нисколько не к общению со всеми его удовольствиями. […]

Вернувшись с бала, я опять сразу же берусь за перо, чтобы сказать тебе, обожаемый любимый ангел, что я счастлив, что наконец смог вальсировать с тобой, и что я чувствую себя еще более влюбленным, чем когда-либо и гордым, что принадлежу душой и телом моей обожаемой шалунье. Я чувствовал, что нам обоим страсть как хотелось bingerle, и если бы мы могли оказаться тотчас наедине, без него бы не обошлось.

Надеюсь, ты поняла, что я решил танцевать с другими, только чтобы иметь счастье возможность вальсировать с тобой, моим счастьем, всем для меня. Я ощутил, что для нас с тобой людей, нас окружавших, не существует. Мы видели лишь друг друга. Глаза наши невольно друг друга искали и тогда только успокаивались, когда мы могли друг друга видеть. Я нашел твой наряд восхитительным, и в моих глазах ты, конечно же, была самой красивой изо всех «прелестниц».

Мне показалось сначала, что ты была немного бледна, но позже твое милое лицо оживилось, и я без устали восхищался тобой как издали, так и вблизи. Я сразу заметил, что ты надела мои серьги и мои браслеты, а я специально надел твои очаровательные запонки с фиалками, но, к несчастью, мне так и не подвернулся случай тебе их показать, а они безупречно подходили к моему мундиру.