Николай I - Мое самодержавное правление

В свите царской, кроме названных уже выше прусских принцев, австрийских эрцгерцогов, герцогов Нассауского, и Нидерландского, и Мекленбург-Шверинского, находились еще: герцог Кумберландский, наследные принцы Гессен-Дармштадтский и Гессен-Кассельский, принц Фридрих Вюртембергский, принцы Карл и Фридрих Шлезвиг-Голштинские и множество иностранных генералов и офицеров. Сверх того, прибыла в Калиш и супруга прусского короля, княгиня Лигниц.

Пока вся эта блестящая свита следовала за обоими монархами перед фронтом прусского корпуса, наши войска выстроились впереди своего лагеря таким образом, что между двумя образованными ими стенами оставался широкий проход; потом государь со своим штабом стал на левом фланге пехоты, а императрица заняла место на правом фланге у кавалергардского взвода, и король повел свой корпус к центру лагеря.

По мере того как он подвигался вперед между рядами наших войск, знамена и штандарты преклонялись, и крики наших солдат смешивались со звуками музыки и пушечною пальбою, сопровождавшею это торжественное шествие.

Дойдя до назначенного для них места, пруссаки, в свою очередь, выстроились в две линии, и наши войска под предводительством государя и с императрицею на фланге кавалергардов прошли между их рядами, приветствуемые такими же изъявлениями, какими прежде встречали пруссаков.

В этом соединении войск двух сильных наций и вообще во всем этом приеме было что-то рыцарское и могучее, расшевелившее все сердца. Солдаты целовались между собою, как братья, офицеры приязненно жали друг другу руки, и оба монарха обнялись в виду обеих армий.

Все было приготовлено в лагере для обильного продовольствия прусских солдат и для стола и для удобств офицеров. Последних угощали в большой зале, устроенной посреди лагеря, наши гвардейские офицеры, а принадлежавшие к свитам короля и принцев, равно как и прочие иностранцы, обедали за роскошным гофмаршальским столом в зале возле дворца.

Вечером всем раздавались даровые билеты на немецкий спектакль, для которого, чтобы не лишить короля любимого и ежедневного его развлечения, была выписана труппа из Берлина.

Следующий день, 1 сентября, падал на воскресенье. Сперва все собрались к православному богослужению в походной церкви, устроенной посреди лагеря, вокруг которой наши войска были расставлены в огромных каре; потом все перешли несколько сот шагов далее, к месту, где прусские войска, таким же образом расставленные, слушали проповедь лютеранского пастора и пели свои церковные гимны.

Такое слияние двух вероисповеданий, двух богослужений в одном лагере, в присутствии двух монархов, стоявших во главе этих двух различных церквей, служило живым символом обоюдной их веротерпимости, тем более поразительным, что все это происходило в крае, исповедующем римско-католическую веру, которая отличается своею нетерпимостью и фанатизмом.

Покамест в лагере отправлялась божественная служба, на широкой равнине перед ним собраны были мусульманский полк, черкесы и кавказские линейные казаки. Вокруг них образовался огромный амфитеатр из солдат обеих наций, перед которыми теснились верхом и пешком все иностранные офицеры, жаждавшие полюбоваться никогда не виданным ими зрелищем.

На самом возвышенном месте, возле артиллерийской батареи, стал царственный хозяин со всеми своими августейшими гостями, и по данному им сигналу началось ристание. Татары, черкесы и казаки, в разнообразных и богатых своих нарядах, пустили вскачь своих лошадей, нападая одни на других и увертываясь от ударов со свойственными им ловкостью и быстротою.

То летя вперед, то уклоняясь, как молния, в сторону, то толпою, то поодиночке, то, наконец, стоя на лошадях и в этом положении стреляя из ружей и пистолетов, наконец, по одному знаку своих офицеров, строясь и рассыпаясь с одинаковым проворством, они всех изумили и своими атлетическими формами, и стремительностью своих лошадей, и собственною своею удалью.

Соединив в себе Европу с Азией, этот праздник напомнил собою времена Крестовых походов.

Следующие дни калишского съезда были посвящены парадам, учениям и маневрам, на которых блистательная выправка и точность движений наших войск вызвали общее удивление иностранцев.

Давались также большие обеды и другие празднества разного рода. При одном из них, данном нашим монархом от лица всего лагеря, 2000 музыкантов исполнили королевский марш и с лишком 600 полковых певчих пропели куплеты в честь короля, сочиненные простым солдатом и положенные на музыку моим адъютантом Львовым, с аккомпанементом выстрелов из 18 орудий.

В заключение великолепного фейерверка бомбардировался нарочно выстроенный за лагерем городок с высокими минаретами. Его зажгли гранатами, постепенно взрывавшими фугасы, состоявшие из бесчисленного множества ракет. Это было точно извержение огнедышащей горы.

Простившись с нашими генералами и офицерами в самых трогательных выражениях, король оставил Калиш 10 сентября. Государь проводил его до границы царства. Вслед за тем выступил из лагеря прусский отряд, а потом началось обратное движение и наших войск.

При последнем прощанье государь собрал вокруг себя всех офицеров и благодарил их так милостиво, что они в слезах бросились целовать ему руки и колени. При общем натиске лошадь его едва могла устоять на ногах.

Возвратившись в сопровождении Паскевича ко дворцу, перед которым стояла в карауле рота Орловского егерского полка, государь приказал солдатам приветствовать нового своего шефа – князя Варшавского, которым этот полк был сформирован в 1810 году. Милость сия была для всех совершенною неожиданностью.

Утром на другой день императрица отправилась в Теплиц, а государь последовал за нею днем позже и в Бреславле остановился отужинать с королевскою фамилией.

На австрийской границе ожидал государя князь Лихтенштейн, а в Нейшольце встретил его богемский обер-бургграф Хотек. Касательно лошадей австрийцы так беспечно распорядились, что хороших едва доставало под государеву коляску, а во все прочие экипажи запрягали крестьянских, с негодною упряжью и дрянными кучерами, что в этих гористых местах грозило ежеминутною опасностью.

К ночи мы прибыли в какой-то маленький городок, где в довольно плохой гостинице решился переночевать государь, а Лихтенштейн, Хотек и я должны были удовольствоваться какою-то харчевнею, где едва нашли чего поесть. Свита государева нагнала нас уже на следующее утро.

За две станции до Теплица ожидал придворный экипаж, и Хотек умолял меня убедить государя остановиться тут на некоторое время, чтобы он, Хотек, мог предварить своего императора, желавшего выехать навстречу нашему. Его величество слышать о том не хотел и, переодевшись в полковничий мундир венгерских гусар, поспешил отправиться с князем Лихтенштейном.