Николай I - Мое самодержавное правление

Я с Хотеком в другой коляске выехал несколько ранее, и хотя последнему велено было ехать вперед, однако государь скоро обогнал наших крестьянских лошадок, и мы потеряли его из вида. Хотек совершенно растерялся, кричал, бранился, сулил огромные тринкгельды [338], а я, смеясь внутренне над забавным отчаянием моего спутника, старался утешить его тем, что император австрийский, верно, простит ему замедление, происшедшее единственно по вине нашего государя.

«Если бы император и простил меня, – отвечал он, – то мне все-таки страшно достанется от князя Меттерниха!»

Мы добрались до Теплица уже полчаса после того, как оба монарха встретились там на улице. Помещение нашей императорской чете было отведено в доме князя Клари вместе с австрийскою; но последняя занимала бельэтаж, а первую поместили в верхнем этаже, точно будто бы гостями тут были австрийцы.

Постепенно прибыли в Теплиц и все калишские наши гости, бывшие уже прежде в Лигнице и в Доманзе, в том числе и прусский король. Однажды, сидя в этом обществе за обедом у австрийского императора, я шепнул гросс-герцогине Мекленбургской, что мы – точно труппа странствующих актеров, переряжающихся по мере прибытия в каждый город.

Впрочем, общество наше в Теплице увеличилось еще несколькими новоприезжими: эрцгерцогом Карлом, князем Меттернихом, нашим послом при Венском дворе Татищевым, графом Коловратом и несколькими немецкими принцами с их свитами. Город был набит битком. Венцы с некоторым неудовольствием и даже страхом ожидали этой встречи обоих императоров, опасаясь за сравнение.

Контраст был в самом деле поразителен. Рядом с одним из красивейших мужчин в мире, исполненным силы нравственной и физической, являлось какое-то слабенькое существо, тщедушное и телом и духом, какой-то призрак монарха, стоявший по осанке и речи ниже самых рядовых людей.

Нужна была вся вежливость и ласковая приветливость императора Николая, чтобы утаить от зорких глаз австрийцев, сколь он изумлен этою фигурою; но его обращение с Фердинандом, всегда предупредительное, дружеское и даже почтительное, вскоре привлекло к нему сердца всей австрийской свиты и в особенности молодой императрицы, которая оценила с благодарностью трудное положение нашего государя.

Можно смело сказать, что его австрийский сотоварищ был высшей ничтожностью и как бы совсем не существовал. Он едва даже мог удерживать в памяти наши фамилии и на все, что мы ни старались говорить ему с видом, будто бы не примечаем совершенной его ограниченности, отвечал лишь полусловами, совсем не клеившимися с предметом разговора.

Но тем благороднее и величественнее было зрелище, даваемое свету австрийскою нацией и управлявшими ею министрами. Все благоговело перед троном, почти пустым; все соединялось вокруг власти, представлявшей один призрак монарха. Все управления и начальства следовали по пути, указанному покойным Францем, которого боготворимая память парила, как благотворная тень, над их решениями и действиями.

Князь Меттерних продолжал всем руководить, разделяя заботы правления с графом Коловратом, более занимавшимся финансовою частью, и с графом Кламмом, заведовавшим военными делами. Этот триумвират сосредоточивал в своих руках истинную императорскую власть; все про него знали, и все, однако же, скрывали это от самих себя, делая вид, что повинуются только воле императора.

Тем же самым высоким духом почтения и преданности к его особе дышали все сословия, начиная от членов царственного дома и до последнего крестьянина: слыша их слова и видя усердие, можно бы подумать, что ими управляет человек, вполне достойный стоять во главе их прекрасной страны.

Но сколько это ни представлялось почтенным и достойным удивления, такой порядок вещей ничем не упрочивался в настоящем, и гроза висела над его будущим.

Меттерних, эрцгерцоги Иоганн и Карл и молодая императрица обратились к благородному и твердому характеру нашего государя, ища в нем покровительственной опоры, и предались ему с безграничною и самою чистосердечною доверенностью. Император Николай свято помнил данное им Францу обещание быть попечителем его сына и оплотом его империи.

Он с обычною ревностною своею деятельностью выслушивал все поверяемое ему австрийскими министрами и от искреннего сердца помогал им своими советами. Для него уже не существовало тайн в австрийской администрации, и все радовались этому благодатному и могущественному покровительству.

В Теплице собирались к обеду почти всегда у Австрийского императора, который, принимая у себя, скорее походил на мебель, чем на хозяина. Вечером иногда бывали в театре, а потом день оканчивался всегда в салоне вод танцами или концертами в присутствии всех монархов и принцев, императриц и принцесс, кроме только Фердинанда, редко тут появлявшегося.

Однажды вечером, когда и он там показался, я побежал доложить о том государю, разговаривавшему с кем-то поодаль. Его величество тотчас поспешил навстречу Фердинанду и приветствовал его глубоким поклоном; но бедный юродивый, незнакомый даже с обыкновенными светскими приличиями или чуждавшийся их из неодолимой робости, отвечал государю одним едва заметным наклонением головы и в ту же минуту отвернулся от него.

Сама императрица наша, сколько ни старалась приучить его к себе, никак не могла в том успеть.

Под Теплицем собраны были гусарский полк имени императора Николая, один уланский полк, несколько батальонов пехоты и немного артиллерии. После римско-католической обедни, отправленной в палатке, среди очаровательной долины близ города этим войскам сделан был смотр.

Фердинанда посадили на лошадь со всеми предосторожностями, употребляемыми для какой-нибудь трусливой дамы. Он поехал вперед шагом, не обращая ни малейшего внимания на русского императора. Потом войска прошли церемониальным маршем перед ним и перед обеими императрицами, сидевшими вместе в коляске. Наш государь ехал впереди своего полка и, отсалютовав, как простой полковник, подскакал к австрийской императрице с почетным рапортом.

Несколько дней позже было произведено в честь нашего государя в двух милях от Теплица нечто вроде ученья-маневров, при которых австрийский император не присутствовал.

В другой раз император Николай, в блестящем венгерском мундире, учил свой гусарский полк на Кульмском поле, где за двадцать один год перед тем гвардия его брата положила первую основу дальнейших успехов союзников. К этому ученью приехали обе императрицы, августейшие сестры государыни, и Прусский король, и государь представил свою супругу полку, разговаривая и шутя с простыми гусарами, к крайней их радости.